Час до работы и час обратно. За 30 лет трудовой жизни — больше полутора лет в дороге. Многие стараются занять это время. Читают, отгадывают кроссворды, досыпают своё. А я рассматриваю попутчиков.
Вот девчушка в драных джинсах и коротюсенькой курточке с колоссальным, замотанным вокруг воротника шарфом. Сидит и, расслабившись, дремлет над раскрытым конспектом.
Вот внимательно разглядывающий её парень с серьгой-тоннелем в правом ухе — явно собирается подойти и познакомиться, как только она проснётся.
Рядом с ним парочка девчонок лет по одиннадцать — старательно закрывают глаза, чтобы не уступать место пожилой женщине. А она, с видимым усилием удерживая на весу объёмистый пакет с продуктами, поочерёдно сверлит глазами то одну, то другую, но сделать замечание почему-то не решается.
Вместо этого громко говорит стоящей рядом тоже немолодой женщине:
— И чему только их в школе учат!
Но тут же начинает разобиженно продвигаться к двери, потому что в ответ слышит:
— Чего ж в школе-то? Мы же с вами таких и воспитали.
Это, хотя и обидная, но истинная правда. Кто не видел, как бабушки усаживают в транспорте изрядно подросших внучков-школьников, а сами стоят рядом, держа в руках их портфели и ранцы? Вот детки и привыкают к такому, считают: само собой разумеется. Так что извечный русский вопрос «кто виноват?» в данном случае имеет абсолютно однозначный ответ.
Между тем дети, так же как и взрослые, стараются развлечь себя в дороге и, значит, замечают и впитывают много разного, от чего их было бы лучше оградить…
На днях захожу в вагон метро. Неподалёку от дверей двое приличных на вид мужчин — хорошо выбритые подбородки, начищенные ботинки, у одного через плечо сумка-планшет, другой — с дорогим пластиковым чемоданом.
— Тебе что, больше встать негде?! — срывается тот, что с сумкой. — Отвали!
— Сам отвали! — отвечает второй. И формулирует тираду, состоящую из десятка слов, ни одно из которых употреблять в СМИ не разрешается.
Женщина с девочкой лет восьми торопится отойти, увести дочь подальше, чтобы поменьше увидела и услышала. Да где там, вагон-то полупустой.
Мужчина лет пятидесяти подходит к «тревожному» щитку. Грозно предупреждает:
— Не успокоитесь — вызову полицию!
Но на кнопку почему-то не нажимает.
Компания пацанят, по каждому из которых, как мне видится, давно плачет инспектор детской комнаты полиции, придвигается к скандалистам поближе, чтобы не упустить ни единого слова, ни малейшего жеста. Толкают друг друга в бок. Впитывают. Учатся….
Но тут поезд останавливается на станции. Двери открываются. Народ — и я в том числе — дружно выходит из вагона.
Иду по перрону. По крутой лестнице перехода на другую ветку навстречу мне тяжело спускается очень пожилой мужчина. Обгоняя его, молодые, сильные, здоровые быстро сбегают по ступенькам. Делаю шаг навстречу пожилому мужчине, но помочь не успеваю. Те самые пацанята (по которым «давно плачет инспектор полиции») стайкой подлетают к старику. Подхватывают его под руки, поддерживают, провожают до вагона. И — всё так же подталкивая друг друга в бок и хихикая, бегут к эскалатору.
А я остаюсь. Жду своего поезда.