Каждую неделю наша компания увлечённых фотографией и любящих Петербург людей путешествует по городу. В этот раз мы (#photowalksspb) странствовали от храма Спаса—на—Крови до Никольского собора.
Этот один из четырнадцати каналов Петербурга носит имя Грибоедова 97 лет. Но до сих пор некоторые путаются — какого именно Грибоедова?
Кое-где можно прочитать, что каналу дали имя не всем известного драматурга, автора «Горя от ума», Александра Сергеевича. А будто поименован канал в честь Константина Дмитриевича Грибоедова (1869–1913). Дескать, в начале ХХ века этот выдающийся российский инженер стал одним из создателей системы петербургской канализации, что быстро превратило северную столицу в чистый европейский город, а главное — отстоял сохранение самого канала, который собирались засыпать.
Конечно, в первой половине 1920-х годов в Петрограде происходило много удивительных и, более того, неожиданных вещей. Канал вполне могли назвать и в честь Константина Дмитриевича, но петербурговеды доказали: всё-таки канал носит имя драматурга. Ведь в первые восемь лет после переименования канал официально назывался «имени Писателя Грибоедова».
И к тому есть основания: Александр Сергеевич прожил в Петербурге несколько лет, и один из первых его адресов — на набережной канала близ Харламова моста (ныне дом №104/25).
Канал, на набережной которого квартировал Александр Грибоедов, в ту пору именовался Екатерининским. В честь Екатерины II, повелением которой канал был вычищен и превращён в одну из основных водных артерий столицы. Но горожане и в XVIII, и в XIX веке называли его по-другому — Канава. Именно под этим названием он фигурирует и в романе Фёдора Михайловича Достоевского «Преступление и наказание», дополняя собой образ смрадного, удушливого и во всех отношениях «умышленного» «города полусумасшедших».
А на самом деле причина-то была вовсе не в самом Петербурге с придуманными ему Фёдором Михайловичем эпитетами, а в том, что не существовало ещё системы городской канализации, поскольку Константин Дмитриевич Грибоедов родился лишь через три года после того, как роман был печатан в журнале «Русский вестник».
До Екатерининского канал назывался Конюшенным. Тот Конюшенный канал вырос из Чёрной речки (совсем не той, на которой Александр Сергеевич стрелялся с Дантесом, Чёрных речек в Петербурге не одна и не две). А та речка ещё раньше называлась Кривушей, потому что была небольшой, вытекала из болота и, главное, петляла из стороны в сторону. Но петербуржцы звали её — Кривуши, во множеством числе.
По-моему, Кривуши — звучит весьма поэтично. И нынешний канал Грибоедова в качестве канала Кривуши, наверное, был бы любим петербуржцами нисколько не меньше.
Спас-на-Крови (Храм Воскресения Христова) воздвигнут на том самом месте, где 1 марта 1881 года народовольцы смертельно ранили Александра II.
Поначалу Городская дума предлагала построить здесь часовню, но Александр III не согласился с гласными: «Желательно бы иметь церковь, а не часовню». Ну, а что желательно царю, то обязательно для всех его подданных.
Через два с половиной года был заложен храм, но освятить его удалось только почти через четверть века, в 1907 году. Как это ни удивительно, но на исходе советской власти храм ремонтировали, а затем реставрировали примерно столько же — начались работы в первой половине 1970-х, а открылся храм для посетителей в 1997-м.
По правде говоря, ремонт и реставрация требовались существенные. При советской власти храм служил и складом театральных декораций, и овощехранилищем, и свалкой мусора, а в годы блокады здесь устроили морг…
Люди постарше при упоминании Спаса-на-Крови вспоминают песню петербуржца Александра Розенбаума, в которой бард мечтал о времени, когда снимут, наконец, с храма леса. Но была ещё и песня москвича Булата Окуджавы:
Ель моя, ель, словно Спас-на-Крови,
Твой силуэт отдалённый,
Будто бы след удивлённой любви,
Вспыхнувшей, неутолённой.
Никольский собор — он же Морской собор Святителя Николая Чудотворца и Богоявления — издавна один из самых любимых среди православных верующих Петербурга. Возможно, потому, что он очень красивый, шедевр русского северного барокко времён Елизаветы. Не случайно зодчий Савва Чевакинский, создатель собора, была учеником самого Бартоломео Растрелли. А, может, и потому, что уютный, хотя вмещает пять тысяч прихожан.
В Петербурге его издавна любовно называли «Никола Морской» или просто «Никола». И многое вокруг носит имя собора — площадь, рынок, оба моста — Старо- и Ново-Никольский. Кстати, нынешняя улица Глинки до конца XIX века тоже звалась Никольской.
Во второй четверти XVIII века этот район, по сути, принадлежал Военно-морскому ведомству. В местных одноэтажных казармах проживал военно-морской служилый народ. И с самого начала церковь здесь решили возвести «в воздаяние достойной памяти славных дел флота Российского».
Никольский морской собор был одним из немногих в Ленинграде, который не закрыла не только советская власть, но даже блокада. Службы в нём идут, не прекращаясь, вот уже более двух с половиной столетий, с 1762 года.
Фото: Алла Гусакова, Тимофей Оганов, Андрей Чепакин (a.chepakin@yandex.ru)
