В этом году исполняется 30 лет, как не стало Сергея Довлатова. Уже тридцать. Он давно классик. В Петербурге ему поставлен памятник, в Нью-Йорке его имя носит улица. А он по-прежнему наш современник.
Я встречала его каждый раз, возвращаясь с работы. Высокий человек с собакой. Я переходила мост с цепями, а они шли мне навстречу. Куда шли они, я не знала. Я же – к станции метро «Владимирская». Путь к ней от Лениздата лежал только через этот мост.
Первый раз, увидев перед собой собаку, отпрянула в сторону. Я боюсь собак. «Она не кусается, она добрая», — сказал хозяин. Но на всякий случай придержал поводок, освобождая мне путь.
«Спасибо». Это были единственные слова, которыми мы обменялись.
Но незнакомец заинтересовал меня. И не только потому, что выглядел импозантным мужчиной. Поражали глаза: задумчивые, внимательные, но какие-то насмешливые.
Теперь, встречаясь на мосту, он раскланивался со мной. Раскланивался как-то по-старинному, сильно наклонившись вперёд, не произнося ни единого слова. Пару раз я оглянулась. Нет, никто не смотрел мне вслед.
Я работала в здании Лениздата, в газете «Ленинские искры». При газете выходил журнал «Искорка», редактором которого был Вольт Николаевич Суслов. Это был талантливый поэт, прозаик, журналист. Вдобавок муж моей двоюродной сестры Нины. Наши комнаты в редакции находились рядом.
Однажды утром он заглянул ко мне:
— Зайди. Я хочу познакомить тебя с талантливым писателем.
Я зашла. Навстречу мне поднялся мой незнакомец с собакой.
— Тамара, — почему-то удивлённо представилась я.
— Сергей, — коротко представился он. Потом вдруг добавил: — А вам не идёт Ваше имя. Тамары все чёрные, а вы — блондинка. Думаю, натуральная.
— Натуральная. — Моя поспешность несколько смутила Вольта Суслова.
— А давайте уберём один слог! — предложил мой новый знакомый, — получится Тама. Зачем Вам это резкое «ра»? «Ра» — не надо.
От неожиданности я глупо кивнула.
Вольт Суслов наблюдал за нами с изумлением.
— Вы что, знакомы?
— Давно. Только не знали друг друга.
Да, незнакомец умел строить словесный сюжет. Должно быть, я являла собой карикатурное зрелище. Вольт поспешил на помощь:
— Вот, Тамара, будем печатать в «Искорке» молодого писателя Сергея Довлатова.
— Я на вашем месте не был бы так уверен, — сказал Довлатов.
— Ну, я же главный редактор.
Когда мы остались одни, я сказала Суслову, что никогда не слышала имени Сергея Довлатова. Ничего его не читала.
— Неудивительно, его нигде не печатают.
— А как же ты?
— Попробую.
На следующий день мы, как обычно, встретились на мосту.
— Как поживаете, трубадуры режима? — весело спросил Сергей. Он посчитал возможным нарушить свой молчаливый поклон. Теперь уже ввиду нашего официального знакомства.
Меня задела эта фраза. Именно по причине не быть «трубадуром» режима я и работала в детской газете, а, скажем, не в партийной «Ленинградской правде». Наша детская редакция была своеобразным оазисом, неким островком свободы. Так, по крайней мере, нам казалось.
— Никакие мы не трубадуры. Мы — детская газета.
— Трубадуры, трубадуры. Помните знаменитую фразу «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя».
Ну не станешь же разводить дискуссию посередине моста.
Примерно недели через две он меня небрежно спросил:
— Не знаете, как продвигается мой шедевр?
Спросил как бы между прочим. Но я сразу почувствовала напряжение. Нет, не просто дался ему этот вопрос.
— Не знаю, но спрошу обязательно.
— Нет, не стоит. Я сам позвоню Вольту Николаевичу. Хотя, когда редактор не звонит, результат, как правило, известен.
— Отрицательный?
— А какой же ещё? — рассмеялся Довлатов.
Мне не был знаком этот драматизм ожидания. Мои журналистские материалы появлялись в газете прямо из-под пера. Это много позже, отдав свою первую рукопись в издательство, я поминутно бегала к почтовому ящику и готова была расплакаться, не обнаружив ответа.
Но тогда я спросила Вольта Суслова:
— А как там рассказ Довлатова?
— Да никак.
— Ты что же, не собираешься его печатать?
— При чём тут я? Ты попробуй, пробей эту железобетонную обкомовскую стену.
— Но почему?
— Да потому что у него антисоветчина в каждой букве. Думал, пронесёт. Но нет…
Встречи на мосту было не избежать. И я не знала, как держаться. Неожиданно сам Довлатов пришёл мне на помощь:
— Звонил ваш Суслов. Печатанье на некоторое время откладывается.
— Молодец, Вольт, значит пробил, — обрадованно сказала я, встретив Суслова в редакции.
Вольт Николаевич сразу понял, о чём речь. Он посмотрел на меня с каким-то снисходительным сожалением:
— Наивная ты, Тамара. Ничего я не пробил. Просто я сказал Сергею, что рассказ откладывается.
— Так что же ты ему морочишь голову? Почему не скажешь прямо?
— Ни в коем случае. В человеке надо поддерживать надежду. Особенно в таком талантливом, как Сергей Довлатов.
Вольт Николаевич Суслов не был «трубадуром режима». Он был честным редактором. И, наверное, раньше многих понял талант Довлатова. «Нездешный талант», — сказал однажды. Но тогда я на него рассердилась.
Сергей ни о чём больше не спрашивал. Но мне самой стало как-то трудно с ним встречаться. Мне казалось, что я участвую в каком-то обмане.
Я и участвовала. Я ведь знала: рассказ не откладывается, он не будет напечатан.
И однажды, вместо того, чтобы, как обычно, пересечь мост, я свернула налево, на улицу Ломоносова, дошла до станции метро «Невский проспект». Это тоже был мой путь домой, только чуть более дальний.
Вот, наверное, с таких мелочей и начинаются предательства. Очень скоро я убедила себя в том, что скорее всего Довлатов не заметил моего исчезновения. Так, очевидно, и было. Но фраза «трубадуры режима» надолго засела в моей голове. Конечно, он был прав, этот Довлатов. Журналисты, где бы ни служили (хотя бы и в детской газете) всё равно невольно служили режиму.
Позднее, когда произведения Сергея Довлатова хлынули к нам из-за рубежа, и когда все перестроечные издательства принялись его печатать, я встретила эту фразу в одном из рассказов «Чемодана».
… Весть об эмиграции Сергея Довлатова принёс в редакцию всё тот же Вольт Суслов. «Жаль, — сказал он, — такой талант отъехал».
А передо мной вдруг во весь рост встал мой мелкий поступок. Вдобавок в моей жизни появился человек, который ни с того, ни с сего стал называть меня Тамой, не зная ничего о Довлатове. Он тоже считал слог «ра» лишним в моём имени.
Прошло несколько лет. В начале перестройки я по приглашению своей подруги уезжала в Америку. «Ты ведь будешь в Нью-Йорке, — сказал редактор, — возьми интервью у Довлатова». К тому времени Сергей Довлатов был всемирно знаменит. Бойко его стали печатать и у нас, в России. Очарование его прозы разило беспощадно. Мы уже знали и «Зону», и «Заповедник», и «Иностранку»… Его успехи в Америке были ошеломляющи.
Я обрадовалась предложению редактора. Интересно, узнает ли он меня? Я почему-то не сомневалась, что наша беседа примет дружеский характер, и я, наконец, смогу объяснить, почему перестала ходить через мост. Мне хотелось покаяться в своей трусости.
Перед поездкой меня охватило какое-то странное волнение. Стало вдруг важно увидеть человека на пике успеха и сравнить с тем давним незнакомцем с собакой, никем не признаваемым молодым автором. Я хорошо подготовилась к интервью. Перечитала всё, что у нас было напечатано. Даже узнала, что ту собаку звали Глаша… А когда летела через океан, отчетливо поняла: главным в Америке для меня станет встреча с Сергеем Довлатовым.
Я позвонила сразу.
— Сергея нет в Нью-Йорке, — ответила мне жена Лена. — Он в горах Денвера. Вернется через две недели.
— К сожалению, я улетаю в Калифорнию, — каким-то тусклым, не своим голосом сказала я. — Мне так необходимо было это интервью.
— А когда снова будете в Нью-Йорке? Улетать ведь будете отсюда?
— Да, шестого сентября.
— Замечательно, — сказала Лена, — я запишу вас на пятое сентября.
Но я была разочарована. Мой стройный план рушился. Лена каким-то образом почувствовала мое состояние:
— Не расстраивайтесь. Встреча-то всё равно состоится.
Америка ошеломила меня. Но, несмотря на все удивительные встречи и приключения, которые меня ожидали в пути, я всё время помнила: мне предстоит ещё встреча с Сергеем Довлатовым.
… Мы с подругой заночевали в Сан-Франциско в гостинице на берегу океана. Перед этим был день, полный потрясений. И сам город, и знаменитые Золотые ворота — этот мост через океан, и встреча с миллионером Генри Декином и его супругой Вирджинией, и проезд по ночному волшебному городу…
Кто мне может объяснить, почему преисполненная радости, я проснулась в то утро вся в слезах? Тихонько прикрыв за собой дверь, вышла на берег океана. Было раннее утро в Сан-Франциско. Ощущение чуда не покидало меня. Оказаться здесь уже было чудом. Возник сам по себе мотив песни Вертинского: «И, может быть, в притонах Сан-Франциско»… Восторг буквально разрывал меня.
Напевая этот мотив, я проходила мимо газетного киоска и вдруг остановилась. На прилавке лежала газета с портретом в траурной рамке. С портретом Сергея Довлатова…
Это было 24 августа 1990 года.
Гении не живут долго, но гении не умирают.
(Из книги «Возраст не дремлет», которая скоро выходит из печати)
OLEG
10 месяцев agoВ своей жизни я выкинул две «книжки» на помойку — Наш декамерон Радзинского и книжку про родственников Довлатова.