34 года назад в Припяти на АЭС произошла страшная авария. Иван Моисеев и его коллеги-проектировщики создали защитное сооружение «Укрытие», спасшее нас от последствий ядерной катастрофы.
В те апрельские дни 1986 года Иван Климович Моисеев работал начальником строительного отдела Всероссийского проектного и научно-исследовательского института комплексной энергетической технологии. Именно эту организацию, подведомственную Министерству среднего машиностроения, правительство СССР назначило главным проектировщиком «Укрытия».
— Иван Климович, насколько помню, Минсредмаш — министерство, в чьём ведении находилась атомная отрасль советской промышленности, в том числе и мирный атом?
— Да, и наш НИИ занимался проблемами атомной энергетики и промышленности ещё с 1945 года.
Однако и для такого опытного предприятия поставленная задача оказалась чрезвычайно сложной. Предстояло буквально за несколько месяцев построить сооружение, которое обеспечило бы безопасность и надёжную защиту от радиоактивного загрязнения на годы вперёд. Ни в отечественной, ни в мировой практике опыта преодоления последствий такой масштабной аварии не было.
— Когда вы приступили к работе над созданием «Укрытия»?
— Уже 19 мая 1986-го в Москве начала работу комплексная бригада проектировщиков, в которую вошёл и я. Главная проблема заключалась в том, что разрушенный энергоблок был просто физически недоступен. Приходилось действовать практически вслепую — мы пользовались фотографиями, сделанными с воздуха. А площадь работ была равна примерно шести футбольным полям…
Учитывая экстремальные сроки, проектировщики рассмотрели все варианты и остановились на единственно возможном — в качестве опор для нового сооружения решили использовать сохранившиеся несущие конструкции 4-го энергоблока. Таким образом, получался уникальный физический барьер на путях радиоактивных веществ.
Сначала по периметру энергоблока соорудили так называемые пионерные стены, которые препятствовали распространению радиации. Также до начала строительства окружающую территорию покрыли слоем бетона — его подавали дистанционно с помощью насосов. Затем возвели внешние защитные конструкции: каскадную и контрфорсные стены, перекрытие над реакторным блоком… Из-за чрезвычайных условий работы старались вести с минимальным задействованием людей. Новые конструкции буквально «надвигали» на разрушенный энегроблок. При этом использовали самую передовую по тем временам технику.
Кипела стройка и вокруг ЧАЭС. Появились базы снабжения, базы по обслуживанию автотранспорта и строительной техники, бетонные заводы, пункты приёма и разгрузки строительных материалов. Параллельно для рабочих создавались палаточные городки, столовые и санитарные пункты.
— Если я правильно понимаю, дополнительная трудность состояла в том, что все эти работы надо было вести очень быстро, чтобы опередить смертельно опасного противника — время.
— Конечно. Многие называли нас авантюристами, говорили, что будет второй Чернобыль. Из-за большого количества подобных писем правительство даже было вынуждено сформировать комиссию, призванную проверить ход строительства «Укрытия». Однако вердикт, вынесенный членами комиссии, заткнул всех критиков за пояс — работу на объекте назвали героической и беспрецедентной.
Сам Иван Моисеев оказался в Чернобыле в сентябре 1986-го — в самый разгар строительства. Стояла ужасная жара. Работали сменами по 12 часов в сутки, без выходных. Первые пару дней многие жаловались на симптомы, схожие с ОРЗ — першило в горле, трудно было дышать. Так действовала радиация. Жили в поселке Иванково в 60 километрах от ЧАЭС. Туда и обратно возил автобус, который на выезде из 30-тикилометровой зоны отчуждения проверяли на радиационный фон. Если показатели зашкаливали, автобус тут же отправляли на мойку. Из-за этого возвращались иногда за полночь.
— Потом писали и рассказывали, что на стройке все были героями…
— Бывали разные случаи. Однажды вылетели на осмотр на вертолёте. И вдруг он закряхтел, затарахтел — сердце заколотилось. Но обошлось. В другой раз бронетранспортёр поехал на площадку и в пути заглох. Целый час мы стояли и не знали, когда нас найдут. Выйдешь — получишь дозу облучения. Но это всё частности. А вообще люди работали с энтузиазмом, и дисциплина была железная. Любой вопрос решался почти мгновенно, по звонку — никакой бюрократии. Больше я такого нигде не встречал.
Кстати, средний возраст сотрудников, командированных из ленинградских институтов на Чернобыльскую АЭС после аварии, был 50 лет. Столько было и Ивану Климовичу. Молодых старались не посылать. И хотя принимались все меры для защиты людей от облучения, полностью предотвратить её пагубное воздействие было просто невозможно. Из 250 сотрудников НИИ, которые вместе с Моисеевым работали на аварийной АЭС, 102 рано ушли из жизни.
Однако тогда, в 1986-м, о последствиях никто не задумывался. Всего на разработку и реализацию уникального проекта потратили пять с половиной месяцев. Ни до, ни после Чернобыля в истории ликвидации радиационных аварий таких рекордных сроков не было. Уже 30 ноября Государственная комиссия приняла объект «Укрытие».
— Иван Климович, но вы, специалист, должны же были понимать, что работа на станции крайне опасна?
— Да, понимал. Но страха не было. Мы просто делали свое дело.