Аферистами не становятся, аферистами рождаются. Купеческий сынок Вася Трахтенберг не только доказал это всей своей жизнью, но и сумел обогатить российскую лингвистическую науку.
Сначала девочки, потом рулетка…
20 мая 1901 года, около 10 вечера, в Петербурге на углу Невского проспекта и Малой Морской объявился голый и в дымину пьяный молодой человек. Городовой препроводил его в участок. К утру выяснилось — это Василий, сынок известного в столице купца Трахтенберга…
В детские годы Васенька радовал родителей своим усердием и недюжинными успехами в учебе, подавал большие надежды. Но годам к пятнадцати стали за ним замечать известный отроческий порок. Обеспокоенный отец обратился к известному в столице специалисту по нервным расстройствам Ивану Бихтеру. Тот осмотрел юношу и в полном соответствии с постулатами тогдашней медицины посоветовал вышибать клин клином.
Послушавшись доктора, г-н Трахтенберг-старший снабдил сына нужной суммой и отправил в увеселительное заведение «Альказар».
Васенька избавился от своего детского порока, но тут же впал в противоположную крайность. Пока речь шла о Мими, Зизи и Лулу из «Альказара», не покушавшихся на крупные денежные вознаграждения, отец смотрел на приключения сына сквозь пальцы. Но когда Трахтенберг-младший воспылал страстью к одной из самых дорогих петербургских этуалей Юлии Марии Жакэ-Шануан (она же Мария Лукьяновна Шатунова), после чего из дома стали пропадать маменькины драгоценности и папенькины купюры, — терпение родителя лопнуло. Отселив разгулявшегося отпрыска, он назначил ему содержание — 60 рублей в месяц.
Очутившись в десятирублёвой меблирашке и с жалкими грошами в кармане, Василий запереживал. Но один из приятелей, у которого частенько водились деньги, посоветовал попытать счастья на зелёном поле. Правда, студентам вход в игральные заведения был строжайше воспрещён, а Трахтенберг не имел в то время иной одежды, кроме форменной… Но, одолжив у приятеля статское платье, он всё-таки отправился в «Клуб для служащих кредитных учреждений».
Недаром говорят, что новеньким всегда везёт — в первый же вечер Василий выиграл 300 рублей. Да и в последующие дни фортуна была к нему благосклонна.
Через несколько месяцев его капитал достиг 10 тысяч, и Трахтенберг решил тратить шальные деньги как можно шире. Продавалась ли где-нибудь старинная скрипка, выставлялась на аукционе коллекция старых монет, он приобретал всё мало-мальски ценное, хотя эти вещи были ему совершенно не нужны. Кроме того, снял на Мойке квартиру и — шиковать так шиковать! — взял в услужение черкеса и купил обезьянку.
Василий Трахтенберг украшал собою веселящееся петербургское общество, бывая везде — на премьерах и вернисажах, в самых дорогих ресторанах и шантанах.
Казалось, удовольствиям не будет конца, как вдруг однажды…
Вышел через месяц из тумана
Фортуна — дама капризная. Особенно в отношении молодых и неопытных, не умеющих ей помогать. Вскоре неудачи стали обрушиваться на Василия одна за другой. Пришлось рассчитать черкеса и распродать всё, что было, — обезьянку, древние монеты, скрипку… Так недавний богач снова оказался в дешёвых меблированных комнатах на Лиговской.
Но Василий не думал унывать. Он сделался роялистом. Нет-нет, никакой политики! Роялистами на криминальном языке называли в те времена людей, берущих напрокат пианино и тут же закладывающих его в ломбард, не заботясь впоследствии о выкупе.
Как бы дёшево музыкальные инструменты там ни оценивали (в среднем 100-150 рублей), а некоторая толика всё же оставалась. Однако долго заниматься такими проделками было опасно. Василий понял это, когда оказался в Окружном суде по делу о мошенничестве и растрате крупных сумм.
Обвиняемый явился на суд с поникшей головой и, отказавшись от помощи адвоката, в своей защитительной речи рассказал о жадности изверга-отца, отказавшего сыну в каком-либо вспомоществовании, а также о собственной юношеской неопытности…
Присяжные, растроганные слезами молодого человека, вынесли мягкий вердикт: один месяц тюрьмы. И были изумлены, когда после прочтения приговора навзрыд плачущий юноша в мгновенье ока превратился в хладнокровного насмешника, который тут же, на подвернувшемся под руку клочке бумаги зарисовал несколько комических типов из состава присяжных и охотно раздал свои злые карикатуры любителям тюремных сувениров.
В исправительном учреждении Василий Трахтенберг не растерялся. Более того, он извлёк из заточения немалую пользу. Во-первых, благодаря своей образованности он сделался юрисконсультом малограмотных арестантов, что позволило ему выйти на свободу не с пустыми карманами. А во-вторых, пообщавшись с квалифицированными мошенниками, выучился шулерским приёмам и даже разработал чёткий план действий.
Сперва решил сменить фамилию и стал князем Барятинским, наследником богатейших изумрудных копей на Урале. Но так как оставаться под вымышленным именем в родном городе было неблагоразумно, пришлось переехать в Первопрестольную.
Денег, заработанных в тюрьме юридическими консультациями, хватило на покупку приличествующего новому положению платья, на медаль «За спасение погибающих» и на апартаменты в шикарной московской гостинице «Дрезден».
В первый же вечер по приезде в белокаменную Василий Трахтенберг — простите, теперь уже князь Барятинский — отправился в игорное заведение.
Через неделю в газетах появилось объявление: «Знатный гость нашего города, проживающий в Первопрестольной инкогнито, князь Бар-ский, ведя в Купеческом клубе крупную игру, в один вечер обыграл сибирского купца Чер-кова на 17 тысяч…»
Через месяц душку князя знала вся Москва. Он был очень любезен, охотно завязывал знакомства и всюду бывал. Едва ли не каждый вечер его светлость отправлялся в какой-нибудь загородный ресторан с хором, где деньги из его бумажника текли без счёта. Его пассия, знаменитая певица из «Яра» Люба Янко, щеголяла в почти неприличных по своему размеру и стоимости изумрудных серьгах. А принимая гостей в своем гостиничном номере, князь Барятинский как никто умел их накормить, напоить и занять после ужина картами.
Играли обычно в «железную дорогу», и просто удивительно, насколько молодой князь был удачлив за зелёным столом! Случалось даже, что он извинялся перед гостями и говорил, что удача почему-то всегда одаривает своими милостями именно того, кому деньги-то как раз вовсе и ни к чему…
В одну из ночей он обогатился тысяч на 20, и раздосадованный проигрышем гость, некто полковник Боровский, выходя под утро из гостиницы, случайно обратил внимание на то, что в вывешенном списке постояльцев нет фамилии князя, а значится какой-то Трахтенберг.
— Как же это так, князинька? — язвительно спросил он у провожавшего гостей хозяина. На что тот неловко улыбнулся:
— Я ведь нахожусь в Москве инкогнито, чтобы избежать скучных визитов родни…
Полковник, в душе которого зародились сомнения, начал следить за «милейшим князем» и через несколько дней поймал его за руку на краплёных картах. Пригласили полицию, составили протокол. Так возникло дело о шулерстве и самозванстве князя Барятинского.
Состоялся суд. И, как только председательствующий дал обвиняемому слово, тот поднялся и начал:
— Господа, я не хочу говорить защитительной речи. Господин прокурор и так слишком недостаточно обвинял меня! Но когда я по выходным дням наезжал в Европу, меня в Гамбурге захватила полиция, от чего я заболел африканской лихорадкой. И потому я принципиально не хотел бы никакого наказания…
Проговорив всё это без запинки, Трахтенберг начал с остервенением рвать на себе одежду и был препровожден в сумасшедший дом для экспертизы.
Ровно через месяц его выписали из больницы. В медицинском заключении пользовавших его врачей значилось: «Злокачественный симулянт. Заслуживает наказания»
За самозванство, мошенничество и «злокачественную симуляцию» суд приговорил Василия Трахтенберга к шести месяцам заключения с лишением всех особенных прав.
Не сыпь мне соль на раму
Через полгода, возвращаясь в Петербург, Василий Трахтенберг познакомился в купе поезда с провинциальным дворянином Сулковским. Разговорились, и простодушный попутчик рассказал Трахтенбергу, что везёт для продажи ценную картину итальянской школы, но, увы, не имеет в столице ни единого знакомого человека.
Посочувствовав горю г-на Сулковского, Василий изъявил готовность выступить посредником в данном предприятии за очень низкий комиссионный процент.
Сошлись на «ты», сдружились, поселились в одной гостинице. Для оценки картины пригласили (разумеется, в частном порядке, никаких официальных записей не велось) старшего хранителя Императорского музея, который объявил, что, по его мнению, стоимость картины составляет 150 тысяч рублей.
Начали искать покупателя, как вдруг Сулковскому пришла из дома телеграмма с сообщением, что ему незамедлительно следует вернуться. Трахтенберг и тут оказался столь любезен, что предложил свои услуги. Друг может ехать со спокойной душой, за время его отсутствия покупатель отыщется, и все деньги будут сохранены надежнее, чем в швейцарском банке!
На том и порешили. Но когда г-н Сулковский, узнав, что никто из домашних телеграммы ему не посылал, через несколько дней вернулся в Петербург, его ожидал пренеприятнейший сюрприз. Его «верный друг» исчез, а вместе с ним пропала картина…
Началось расследование. Трахтенберг был найден, арестован и вновь предстал перед судом.
На сей раз он строил свою защиту на том, что мошенник не он, а истец! Это Сулковский, желая обмануть публику, привёз негодную подделку, а он, Трахтенберг, слабо разбираясь в искусстве, согласился сделаться комиссионером. И подтверждением нечестности г-на Сулковского является то, что помимо картины он привёз для продажи ещё и старый диван, на спинке которого обозначено: «Здесь сидел Наполеон».
Истец возмущался, утверждая, что никакого дивана в глаза не видел, и требовал пригласить для дачи показаний старшего хранителя Императорского музея. Но это ему не помогло. Вызванный свидетель заявил, что производит оценку произведений искусства только в служебной обстановке и сведения о приносимых предметах заносит в особый журнал, где никаких записей о пропавшей картине нет и в помине…
Трахтенберга оправдали. А через месяц с небольшим он, неожиданно разбогатев, ехал в вагоне 1-го класса в Париж, рассказывая попутчикам, что получил 150 тысяч в наследство от какой-то дальней родни…
Случилось так, что той зимой в Париже находился инженер Шенкель, представитель синдиката «Рижское металлургическое сотоварищество». Бывая в общественных местах, он случайно встретился с князем Трубецким, который, узнав, что новый знакомый ищет заграничных партнёров для разработок сибирских золотоносных месторождений, свёл его с чрезвычайно важным лицом — г-ном Фальгиером де Вашон де ля Тур дю Пен де Бриансон. На визитной карточке француза значилось также, что владелец её — «собственник ряда золотых приисков в Бразилии», а также «частный секретарь принца Антона Орлеанского».
Разве мог инженер Шенкель не воспользоваться удачным знакомством! И когда однажды он предложил золотопромышленнику сотрудничество, г-н Фольгиер согласился совершить вояж в далёкую Сибирь, чтобы убедиться в надёжности предложенной ему сделки.
Сопровождать его в качестве переводчика вызвался лично князь Трубецкой, который признался г-ну Шенкелю, что и сам подумывает о том, чтобы вложить собственный капитал в какой-нибудь бизнес.
Экспедиция отправилась в Сибирь. В дороге г-н Шенкель внезапно заболел и вынужден был задержаться в Иркутске, в связи с этим его бразильский партнёр получил возможность решать дела фирмы единолично. И к тому времени, когда обследование рудников было закончено, г-н Фальгиер оказался единственным обладателем 34-х концессий, которые по контракту обязан был переуступить рижским партнёрам.
Узнав об этом, руководство «Рижского металлургического сотоварищества» начало наводить справки о бразильце. И очень скоро обнаружилось, что г-н Фальгиер де Вашон де ля Тур дю Пен де Бриансон — всего лишь нанятый Трахтенбергом приказчик из модного парижского магазина…
Синдикат возбудил уголовное дело о мошенничестве. Фальгиер был приговорен к 2,5 годам тюремного заключения, а Василий Трахтенберг — к трём годам арестантских отделений…
Что нам законы, когда судья знакомый
В апреле 1908 года в Санкт-Петербурге вышла книга, наделавшая в обеих столицах много шума. Называлась она «Блатная музыка. Жаргон тюрьмы». И автором её значился… В. Трахтенберг!
На титульном листе указывалось, что данный словарь составлен по материалам наблюдений автора в «Крестах» и «Дерябинских казармах» в Санкт-Петербурге; «Бутырке» и «Каменщиках» в Москве; в пересыльной, а также в киевской, зеленской, одесской и варшавской тюрьмах.
В книге Трахтенберга было перечислено много слов, в том числе хорошо знакомых и понятных даже сегодня: «бабки», как и сто лет назад — деньги, «вкручивать» — врать, «лопатник» — бумажник, а «смолить» означает курить.
Помня своё шулерское прошлое, Василий Трахтенберг указал немало терминов, бывших в употреблении у профессиональных игроков. Туз, например, именовался «господином Блиновым», «брать» означало обыграть простака с помощью какого-либо приёма. «Воловерами» в шулерской среде называли наводчиков, «сгонщиками» — составителей игры. Пальцы нежно окрестили «работничками», двойку пренебрежительно «дунькой», даму небрежно «мазихой», а шестёрку — «братским окошком». Выражение «лоб в лоб» тоже, как оказалось, имеет карточное происхождение. Им обозначали ситуацию, когда в игре участвовали два шулера, каждый из которых, не подозревая, что имеет дело с коллегой, считал партнёра лохом.
Это был серьёзный труд. Причём настолько, что отделение словесности Императорской Академии Наук приобрело у Василия Трахтенберга часть материала «Блатной музыки» для пополнения издававшегося в те годы Словаря русского языка!