Как это было? Последние свидетели и жертвы

Люди моего, послевоенного, поколения часто говорят, что пережившие Великую Отечественную не любили о ней вспоминать. Это правда. Но, может, так было ещё и потому, что мы их плохо расспрашивали?

Войска вермахта вошли в Витебск уже на 20-й день войны, 11 июля 1941 года. Сперва не верилось, что так скоро враг может оказаться в твоём родном городе, а потом уже надо было спешить — достать место в поезде, упаковать самые нужные вещи…

У моей бабушки было двое сыновей. Старшему — двенадцать, младшему — всего полтора года. Ей удалось раздобыть место в последнем эшелоне. А вот что брать с собой? Сколько продуктов? Сколько одежды? Брать ли зимнее? Нужно ли постельное бельё? Теплушки набивали до отказа, и количество взятых с собой вещей было строго ограничено.

Однако взяла всего по максимуму. Сели и поехали.

Продукты закончились почти сразу. Приходилось на станциях менять одежду, бельё на хлеб и горячую картошку в мундире… Впрочем, о той поездке отец так почти ничего и не рассказывал. Отмахивался:

— Плохо помню. Было так же, как у всех…

Бабушка, наверное, боялась, что к месту эвакуации они доберутся уже полуголыми. Но уехали они от Витебска не так далеко. Настало утро, о котором у отца и вправду почти ничего не осталось в памяти. Вдруг всё свернулось в тугой клубок, и всё смешалось: чудовищный скрежет, грохот, разрывы, крики, полные ужаса глаза тех, кто оказался рядом.

Эшелон, в котором спасались женщины и дети, был разбомблён. В живых почти никого не осталось. Те, кто чудом уцелел, брели по лесу, куда глаза глядят, оглушённые, потерявшие ощущение реальности. Обхватив старшего брата за шею, плакал младший, ещё едва научившийся ходить. Держать его на руках было невыносимо — в спину, в руку, в шею впились куски металла…

Но мамы с ними уже не было, и помощи ждать было не от кого. И они брели вперёд — два мальчика: подросток и полуторогодовалый малыш.

К жилью вышли через несколько дней. Потом был госпиталь, и врачи удалили моему отцу осколки. Все, кроме одного, засевшего так близко к сердцу, что вытаскивать его оказалось слишком опасно.

Куда отправили младшего брата, старший не знал. Сам он попал в детский дом, обустроенный в начале войны в маленьком удмуртском селе Сада, неподалеку от города Глазова. И для него началась новая жизнь, в которой вскоре появилась моя будущая мама — тогда совсем ещё маленькая девочка, эвакуированная с семьёй из блокадного Ленинграда.

Дружили ли они? Наверное, не больше и не меньше, чем остальные детдомовцы. Мама вспоминает только, как вместе плакали, когда в бочке с водой утонул маленький цыпленок, да ещё как отец, которому было поручено привозить в детдом продукты из Глазова, запрягал раз в неделю лошадь…

После войны маму увезли обратно в Ленинград. Отца, после того, как он окончил в Саде школу, направили в военное училище. В начале 1950-х, уже офицером, он её нашел, сделал предложение, и они поженились.

Вместе писали письма во все инстанции, искали папиного брата. Через пару лет, когда тот всё-таки нашёлся, вместе поехали и забрали его из детского дома, который находился где-то в татарской глубинке.

И всё пошло своим чередом. Шли годы, родилась я, позже — мои двоюродные брат и сестра. Жили не сладко, но жили. И всегда 22 июня, 11 июля и 8 сентября были для родителей святыми днями. По малолетству своему они не воевали, они были детьми той войны. А если точнее — её жертвами.

Поделиться ссылкой:

Your email address will not be published. Required fields are marked *

Вы можете использовать следующие HTML тэги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

5 × четыре =