Легендарный бандит, он держал в страхе нэпманов и состоятельных обывателей Петрограда. Но… при этом содержал не один десяток оголодавших семей. Лёньку в Питере многие любили. А он любил Лёлю…
В хазе только девушки
И почему это считается, что бандитское ремесло — профессия выгодная? Лёнька Пантелеев, к примеру, утверждал, что работает себе в убыток. Да и с чего разбогатеть-то? Ну, положим, дельце выгорело. Ребятам их долю вынь да положь, наводчику — плати, своему человеку в уголовке — плати, извозчику — и тому плати! Хазы содержать надо? Надо. Автомобиль заправить, помыть, подремонтировать надо? Вот вам и навар — фунт дыму…
Пожалуй, здесь Лёнька всё-таки сильно прибеднялся, хотя расходы, конечно, были у него немалые. Одних конспиративных квартир он имел по городу десятка два с половиной. Да и подмазывал кого надо щедрой рукой, иначе разве знал бы заранее об устроенных на него засадах?
А вот на источниках информации Лёнька экономил, предпочитая иметь наводчицами молодых девиц. Заведёшь с такой шуры-муры, подаришь колечко или соболий палантин да намекнёшь, что впереди любовь до гроба, — тут уж она тебя даже под пыткой не выдаст! И поскольку Лёнька был парень хоть куда, сосчитать его романы было просто невозможно.
Но однажды и его зацепила настоящая любовь…
Медвежатник по кличке Кинь-Клин вспоминал, что эта история началась в трактире «Станция» по адресу: ул. Стачек, 29. За соседним столиком обедала барышня лет двадцати с болезненно бледным, обрамлённым кудряшками личиком. Среди лёнькиных подружек немало нашлось бы и покрасивее, но эта девушка привлекла его внимание хрупкой незащищённостью и грациозными движениями тонких рук.
Провожая её до дома, Пантелеев разузнал о ней всё. Лёля, дочь польского магната пана Линчевского, рассказала ему о своём беспечальном детстве в имении под Белостоком, а также о нынешней нудной службе в галошном подотделе фабрики «Красный треугольник». И сердце налётчика дрогнуло…
Через пару недель Лёлю Линчевскую было не узнать. Шляпка-котелок, каракулевый сак на шёлковой вате, чулки «лососина» и крупные сапфиры в ушах превратили её из жалкой машинисточки в элегантную молодую даму.
Лёнька был без ума от любви. Так продолжалось с полгода. Но однажды, зайдя к Лёле в неурочный час, он увидал, как возлюбленная, нечёсаная и расхристанная, стоя возле комода, силилась трясущимися руками набрать морфий из ампулы в шприц…
Произошла сумбурно-безобразная сцена, и роман был закончен. А через пару месяцев Лёнька Пантелеев случайно узнал от налётчика Колобова, что Лёля Линчевская на самом деле не аристократка, а дочь извозчика Петра Фирсова, лет с четырнадцати изрядно затасканная по квартирным диванам. От услышанного сердце у бывалого бандита оборвалось и покатилось под откос. И всё ему в жизни стало немило.
А ведь как замечательно всё начиналось!
Холодная голова, горячее сердце и нечистые руки
В начале 1920-х, когда чикагские бандиты ещё только начинали раздел сфер влияния, а в Берлине был зафиксирован первый случай рэкета врачей, в молодой советской республике уже успешно действовало несколько крупных формирований, державших в страхе нэпманов и совобывателей. Совершалось около 40 налётов в месяц, и почти все молва приписывала Лёньке Пантелееву.
Впрочем, все — это, пожалуй, чересчур. Зачем же обижать Сеньку Бога, Москвича-Синие Глаза и Флегонта-Монету! Хотя, конечно, Пантелеев и впрямь был удачливее своих коллег, и причина его криминальных успехов очевидна — он имел хорошую школу.
Учился Лёнька не в шайке какого-нибудь Ваньки Плашкета или Витьки Козыря, а совсем наоборот — в стенах организации с грозным названием ЧК, где, освоив теоретический курс, проходил практику и боролся с бандитизмом и спекуляцией.
Товарищ Пантелеев числился у начальства на хорошем счету. И быть бы ему на самом верху чекистской служебной лестницы, если бы в ноябре 1921-го он не был арестован за соучастие в бандитском налёте на мастерскую «Эдуард», где изготавливали ордена.
Организатора ограбления, рецидивиста Турлевича, естественно, поставили к стенке. Пантелеев же, отсидев два с половиной месяца в «Крестах», был оправдан за недостаточностью улик, но вышел на свободу безработным. На службу в ЧК его больше не взяли. Чекист, согласно общеизвестной формулировке, помимо горячего сердца и холодной головы, обязан был иметь и чистые руки…
Но время в тюрьме Лёнька потратил не зря. Как ни странно, никто из сокамерников не собирался сводить с ним счёты, хотя некоторые сидели благодаря его хлопотам. Более того! На соседних нарах дожидался суда матёрый громила Белов по кличке Белка. И, спасибо ему, из «Крестов» вышел уже не товарищ Пантелеев, «сокол Дзержинского», а будущий налётчик.
Его яркая карьера началась, само собой, в пивной — где же ещё! Лиговка в те годы славилась «Петушками», «Оленями», «Якорями», где гуливал весь цвет уголовного мира. Именно там и познакомился Лёнька Пантелеев с Дмитрием Гавриковым — Гаврилой. Переговоры были недолгими. Вкатив дюжину пивка, партнёры той же ночью отправились на первое совместное дело. Около четырёх утра на углу улицы Толмачёва (Караванной) и 25 Октября (Невского проспекта) новоиспечённые подельники остановили на гоп-стоп лихача, на котором ехал некий подгулявший гражданин Вистуль с двумя развесёлыми дамочками, и наставили на весёлую компанию маузеры. Затем раздели всех троих до нижнего белья и мигом скрылись в ближайшей подворотне.
Это был дебют. Дальше — по три-четыре налёта в ночь. Но прибыль от таких дел обычно оказывалась невелика. И Пантелеев начал подумывать о реорганизации бизнеса.
Команда, без которой им не жить
Прежде всего, Лёнька решил: чтобы работать по-настоящему, ему необходимо собрать команду. И тут как раз кстати освободился Белка, который предоставил в распоряжение бывшего ученика своих бойцов. Ребята были как на подбор. С такими не стыдно было опробовать систему, самолично разработанную на основании полученного чекистского опыта. И покатилась по Петрограду волна обысков…
Ближе к ночи в квартиру какого-нибудь нэпмана звонили люди в кожанках. Предъявляли ордер на обыск, брали в понятые дворника и начинали на глазах обомлевшего от страха гражданина потрошить его шкафы и сундуки. Каждая подлежащая конфискации мелочь заносилась в протокол, копию которого по завершении операции, как и положено, оставляли. А сами, сообщив, что подозреваемого вызовут повесткой, уезжали на чёрном открытом автомобиле.
Никаких заявлений в милицию после таких налётов, естественно, не поступало. И кто знает, сколько подобных обысков провёл в ту зиму Ленька Пантелеев и сколько ещё намеревался осуществить, если бы не досадная случайность.
В середине марта к некоему гражданину Аникееву, у которого побывала Лёнькина команда, явились с ордером настоящие гэпэушники. Вконец растерявшийся хозяин показал им оставленный предыдущей группой товарищей протокол… Весь угрозыск был поднят на ноги, и Лёньке Пантелееву пришлось переключиться на другие, не столь творческие, но не менее прибыльные дела.
Совместно с бандой Васьки Рыжего он совершил разбойное нападение на кассу типографии им. Ивана Фёдорова. С ребятами Шурки Клеща взял магазин Госспирта. С братьями Архангельскими наехал на хлебный отдел Севзапторга.
Но Пантелеев не был бы Пантелеевым, если бы ограничивался банальщиной. И потому на нэпманов свалилась новая напасть.
Месяца два хозяев трактирных заведений бросало в дрожь при упоминании о лютом фининспекторе, которого они между собой прозвали Фин-Грозой. Он появлялся возле буфетной стойки в обеденное время, когда народу в заведении бывало полным-полно, — и начиналось:
— Ваш патент не соответствует вашей деятельности! Почему отчёт в Губфинотдел не предоставлен в положенные сроки? Ах, так вы ещё взятку предлагать?! Это уже будет статья 108 УК!
Записав что-то в толстую тетрадь и конфисковав по акту всю наличность, Фин-Гроза уходил, чтобы через полчаса объявиться в соседнем заведении…
Слухи о грозном сотруднике Губфинотдела докатились до угрозыска. Но когда в трактирах были наконец устроены засады, Ленька Пантелеев, предупреждённый надежным человеком из ГПУ, прекратил свои «инспекционные» рейды.
Этот день побега порохом пропах
В угрозыске сложа руки не сидели, но арест Пантелеева стал скорее не заслугой сыскарей, а удачей.
4 сентября 1922 года Лёнька отправился с Гаврилой в магазин Кофтреста купить ботинки. И надо же было такому случиться, чтобы в тот же час и по той же надобности туда пришли два сотрудника отдела по борьбе с бандитизмом!
Дальнейшее оказалось делом нескольких минут: «Руки вверх!» — перестрелка — погоня — задержание. Затем — несколько недель в 3-м исправдоме, что на Обводном канале. Пощады ждать не приходилось. Но дело завершилось чисто по-пантелеевски…
В день суда над Пантелеевым зал Петроградского трибунала был переполнен. Собравшиеся любители судебных процессов с интересом выслушивали истории непохожих на любителей подобных «развлечений» посетителей — рабочего вида мужиков и женщин в платках, которые рассказывали, как Лёнька спас их семьи от голодной смерти или внезапной беды.
В каждом ряду слышались разговоры о том, что, если Лёнька когда-то кого-то и убивал, так это ещё в бытность его чекистом, по приказу начальства. А уж отбирая добро у толстосумов, точно раздавал большую часть неимущим.
Симпатии к «Робин Гуду» росли на глазах, и, когда ввели закованного в цепи Пантелеева, все единодушно решили: он убежит. Даже притом, что скамья подсудимых огорожена решеткой, а вокруг неё конвой с револьверами.
Пантелеев вёл себя абсолютно спокойно. Сознался во всём, кроме вооружённого сопротивления при аресте. В 17 часов заседание прервали до следующего дня. Лёньку увезли обратно в 3-й исправдом. В положенный для отбоя час в тюрьме наступила тишина. А ровно в 3 часа 10 минут в галереях исправдома внезапно погас свет…
По воспоминаниям соседа Лёньки по камере, бандита Иванова-Раковского, когда отключилось электричество, в тюрьме начался переполох. По коридорам метались какие-то тени, хлопали двери, раздалось даже несколько выстрелов. И только охранник 4-й галереи, где содержались особо опасные преступники, сладко спал за своим столом.
Через несколько минут лампы вновь зажглись, и уснувшего на посту надзирателя с трудом разбудил его коллега Иван Кондратьев, который суетился и хлопотал больше всех. Ничего удивительного — за помощь в побеге ему были обещаны огромные деньги. А сделать следовало всего-ничего — передать Лёньке браунинг и снотворное, повернуть электрорубильник да открыть камеру…
Удача была в ту ночь на стороне беглеца. Перемахнув через забор, Лёнька направился к мосту Лейтенанта Шмидта (Благовещенскому). Улицы были безлюдны, и он благополучно добрался до квартиры на Пряжке, где уже ждали друзья.
Лёньке вообще в ту пору несказанно везло. К примеру, в конце декабря 1922-го он решил наведаться в недавно открытый на Мойке ресторан «Донон». Швейцар, завидев явных бандитов, позвонил в угрозыск.
Увидев через стеклянную дверь парней в кожанках, Лёнька пулей вылетел из ресторана. В конце длинного двора, возле чугунных ворот, стояли на страже постовой с дворником — бежать было некуда. Но, как ни странно, сыщикам и в голову не могло прийти, что так бездарно попался сам Пантелеев. Завершив рядовую, по их мнению, операцию, они ослабили внимание, чем Лёнька, естественно, тут же воспользовался — хватил кулаком по голове дворника, врезал ногой в живот конвоиру и выскочил на Мойку. В него стреляли, ранили в левую руку, но он не остановился.
До поздней ночи плутал Пантелеев по городу. На Невском, близ Садовой, чуть было не попался, но снова обвёл сыскарей вокруг пальца. Нарвавшись на милицейский наряд и поняв, что бежать бессмысленно, Лёнька уселся на каменную тумбу в подворотне и притворился спящим — точь-в-точь дворник. Растолкав «дремлющего сторожа», караульные стали расспрашивать, не видал ли он кого подозрительного. А поскольку тот ничего, конечно же, не знал, отправились дальше…
Любимый город может спать спокойно
Не сумев оправиться после истории с Лёлей Линчевской, Лёнька словно начал искать смерти. В ночь с 12 на 13 февраля 1923 года он без охраны поехал к очередной своей пассии, жившей на Можайской улице.
В квартире его ждали. Выстрел, затем второй — и всё было кончено…
На следующий день во всех петроградских газетах появились сообщения под заголовком «Арест бандита». Агенты УГРО и ГПУ с облегчением вздохнули. Нэпманы, два года пребывавшие в постоянном страхе за свое добро, — тем паче. Но по городу отчего-то упорно ползли слухи, что Ленька цел и невредим, а уголовка подстрелила кого-то другого, на него похожего. Чтобы прекратить будоражащие разговоры, тело убитого было выставлено в милицейском морге. И несколько дней не прекращался поток людей, приходивших попрощаться с петроградским Робин Гудом.
Лицо покойного, по официальной версии «обезображенное пулевым ранением», было покрыто толстым слоем грима, поэтому некоторые из тех, кому Лёнька в своё время помогал, утверждали, что это — кто угодно, но только не Пантелеев, а он, дайте срок, себя ещё покажет…
Постепенно страсти по Пантелееву начали утихать. А недели три спустя в квартиру некоего гр. Ищенко, проживавшего на улице Третьего Июля (Садовой), среди ночи ворвались вооруженные налётчики. Назвавшись Лёнькой Пантелеевым и Сашкой Паном, они собрали в узлы всё мало-мальски ценное и отбыли на извозчике.
По городу покатилась новая волна разбоев, совершаемых со знакомой питерцам дерзостью и остроумием. В милицейских данных значилось, что грабежи — дело рук банды гастролёров. Но кто знает… Во всяком случае, в июне того же года в Уголовный розыск поступило заявление бывшего сотрудника дорожно-транспортной ЧК Сергеева П.Г., в котором сообщалось, что, входя на Загородном проспекте в трамвай № 9, он лицом к лицу столкнулся с налётчиком Пантелеевым. Схватил бандита за рукав тужурки, но тот вырвался, несколько раз выстрелил на ходу, юркнул в проходной двор и скрылся в неизвестном направлении…
