Как я был Жванецким

Во Дворце культуры ждали Михаила Жванецкого к половине шестого.
Ровно в полшестого мы с Вовой открыли дверь, ведущую в мир кулис. Я — с чёрным, туго набитым портфелем. Вова — без.

На подступах к сцене толпился народ. Ассистенты и техники, массовики и затейники, другие работники ДК и знакомые работников. Бегали спортсмены в тапочках и кедах. Появлялись и исчезали девчата в русско-украинских, специально для танцев сшитых костюмах. И мы с Вовой. Стоим, осматриваемся.
Портфель у меня в левой руке. А за правую вдруг хватает кто-то из толпы. Не знаю ещё, кто, но про себя отмечаю: «Это хорошо, что народ знает своих журналистов в лицо!» Вглядываюсь: замдиректора Дворца. Вслушиваюсь: он что-то говорит.
А говорит вот что:
— Товарищ Жванецкий? Добро пожаловать!
Ну, думаю, и шутник этот зам. Второй раз в жизни видимся, а как со своим. Пока думал, он куда-то сбегал и опять появился.
— Михал Михалыч? Вы готовы? Ваш выход. — И опять исчез.
Короче, чёрт его знает, как, но я вдруг понял, что он не шутит.
— Вова! — закричал я, и толпа притихла. — Вова, верни этого человека! Я не могу выступать. Я же ничего не знаю наизусть!
Вова метнулся в коридор — от гримёрной к гримёрной. Послышался девичий визг. А зама не было.
Зам был на сцене.
— Выступает наш гость! Писатель-сатирик! Михаил Жванецкий!
Пэтэушники в зале зааплодировали, а действие вновь переместилось за кулисы. Зам надвигался на меня, приглашая жестом руки на сцену.
Я застеснялся.
— Если вы думаете, что я Жванецкий, — сказал я, всё еще не переставая удивляться, — то это, видите ли, не я.
Зам опустил руку.
— Это не он, — подтвердил Вова.
Зам вынул из нагрудного кармана белую тряпочку и протер лысину.
Кто-то рядом уже среагировал. Снова зашумела толпа. Кто-то вопил: «Массовика-а! Затейника-а!!»
— Как же это так, молодой человек, — сказал, оправившись, зам. — Выдаёте себя за другого, а? Я же вас спрашиваю: вы — Жванецкий? А вы отвечаете: я!
— Я думал, вы шутите…
— Так не шутят, молодой человек.
— Да вы что, меня не помните? Мы ж с Вовой на прошлой неделе тут же интервью у Юрского брали! И вы меня видели…
— Я тут многих видел, не только вас с Вовой. У меня от них… от вас… от всех уже голова кругом идёт, — сказал зам и повертел у виска указательным пальцем.
Пока мы с замом выясняли таким образом, кто есть кто, на сцену вышел директор ДК.
— Товарищи, выступление писателя-сатирика немного задерживается, — объявил он с выражением. — Немножко придётся обождать. В нашей, знаете, работе всякое бывает. Сейчас вместо писателя выйдет массовик… Он же затейник. Он тут вас немного займёт…
Зал, уже изрядно утомлённый спортивно-танцевальными композициями, зааплодировал с новой силой. А один из первого ряда сказал, хоть и без микрофона, но громко: «Во щас будет!»
Тут как раз вышел на сцену и махнувший на меня рукой зам. Он взял второй микрофон и произнёс, тоже с выражением:
— Выступление задерживается… Немножко надо обождать, сейчас выйдет массовик…
А тут ещё загудело в динамиках.
— Не наступайте на шнур! — закричал зам прибежавшей на сцену массовичке. — Сойдите со шнура!
— Во дают сатирики! — сообщил всё тот же голос из первого ряда под хохот и галдёж зала. Но массовичка уже была на посту.
— Ну, детки, — сказала она басом, — кто хочет получить эту куклу? — И показала пупса.
— Я! Я!!! — закричал, разумеется, каждый.
— Ну, вот ты, мальчик, иди сюда, — ткнула она в кудрявого со второго ряда, который тянул руку выше всех. — До тридцати умеешь считать?
— Ага!
— Ну, считай. Только числа, делящиеся и оканчивающиеся на три, пропускай. А вместо них говори: ай да я! Понял?
— А то! Раз, два, ай да я! — Массовичка подняла вверх большой палец. — Четыре, пять, ай да я! — продолжал юный Лобачевский…
А у нас за кулисами события продолжали развиваться. Зам привёл директора и показал на меня.
— Вот этот — Жванецкий. С-самозванец!
Директор окинул мою жалкую фигуру суровым отцовским взглядом. Потом посмотрел на опростоволосившегося зама, и этот взгляд стал удивлённым. Но слова не потребовались, потому что в эту самую секунду, в пальто и в шапке, и с чёрной папочкой подмышкой за кулисы ворвался новый человек. И все сразу поняли: этот Жванецкий — настоящий. И весь интерес ко мне пропал.
Вова умчался вслед за Жванецким и через минуту вернулся.
— Ну что?
— Порядок! — ответил раскрасневшийся Вова. — Будем брать сразу после выступления. — И мы пошли в гостевую ложу.
Жванецкий был уже на сцене. Он, оказывается, тоже ничего не знал наизусть. В правую руку он взял кипу бумаг, левой подпер бок, и — пошёл… Про то, чего у нас не хватает, а чего дефицит, про солдата, который прорванную трубу заткнул сначала из чувства долга, а потом, когда выздоровел, ещё раз для кинохроники, про собрание на ликёро-водочном заводе и про чужих жен…
Пэтэушники реагировали живо, а смеялись в нужных местах. Когда один в первом ряду начинал смеяться слишком громко, Жванецкий не выдерживал и тоже смеялся. Ему нравилось.
Едва он вошёл в кулисы, мы с Вовой выскочили ему навстречу. Увидев нас, первых встречных, он сказал с восторгом:
— Это же дети! Что ж вы меня не предупредили? — И хлопнул, тонко смеясь, ладонью по щеке.
Дети всё хлопали, он вернулся на сцену и ещё раз прочитал про чужих жён, но уже про других. И дети отпустили его.
…Минут через пятнадцать, когда мы втроем беседовали в гримёрке, в дверь постучали и вошёл зам.
— Вот этот самый, — показал он на меня Жванецкому, — себя за вас выдавал.
Михал Михалыч засмеялся. Вова заржал.
— Да вы посмотрите, — сказал я, — мы ж как родные братья. Любой перепутает.
— Имел бы я такую благородную внешность! — сказал Жванецкий, с некоторым сомнением оглядев меня сверху донизу, от кудрявой головы до скороходовских сапог.
А потом, уже прощаясь, сказал и общий комплимент, чтобы Вове не было обидно:
— Очень приятно было пообщаться с такими интеллигентными молодыми людьми. — И дал номер своего домашнего телефона…
Мы шли с Вовой к гардеробу вслед улетевшему писателю, жалея, что он — всё-таки не я. И тут меня осенило!
— Портфель! — прокричал я и выжал над головой, как гирю, свой туго набитый неизвестно чем портфель. — Он узнал меня по портфелю!
Вова молча раскрыл рот и, кажется, подумал, что я пытаюсь выдать себя за Райкина.
— У Юрского тоже был портфель, даже два, — напомнил я.
— Но у Юрского-то портфели были коричневые, а у тебя чёрный, — резонно возразил наблюдательный Вова. И я с ним согласился.
Конечно, портфель тут был ни при чём. Дело всё-таки во внешности. Что-то у нас со Жванецким было общее… Нос, что ли?..