В будущем году исполнится 30 лет роспуска КПСС. Когда-то она решала судьбы миллионов, и люди трепетали перед её парткомиссиями. А сегодня те шекспировские страсти остались только в мемуарах и байках.
Лев Дуров был известен не только огромным количеством ролей, сыгранных в кино и на театральных подмостках, но и умением мастерски травить байки, которых у него было великое множество.
Одна из таких баек, которая сейчас вдруг всплыла в Сети — про то, как его не выпустили из СССР в ГДР для съёмок в «Семнадцати мгновениях весны».
Для граждан советского разлива этот рассказ Дурова — хороший повод повеселиться и вспомнить старые добрые времена. Ну, а для людей молодых история мало понятная и уж ничуть не смешная. Всех дел — скинул документы по электронке и потом съездил, куда скажут, за этой выездной визой, которая неизвестно зачем нужна.
Итак, дело было в начале 1970-х годов. Льву Дурову предстояло сыграть в «Мгновениях» небольшую роль провокатора Клауса. Для этого необходимо было съездить в ГДР и погибнуть там от руки Штирлица. К своим сорока годам за границей Лев Константинович ещё не бывал и как всё это делается, понятия не имел. А потому очень удивился, когда режиссёр Татьяна Михайловна Лиознова отправила его вместе с другими актёрами в райком партии — «на ковёр», на «выездную комиссию».
Приходят. Он в списке по алфавиту — первый. Евгений Евстигнеев, Ростислав Плятт за ним — в очереди. Приглашают в кабинет. Сидят «тёти с пышными причёсками, дяди в чёрных костюмах с чёрными галстуками». И он перед ними — на настоящем красном ковре. Тип, на первый взгляд, явно подозрительный, за границей может натворить, что угодно.
Первая тётя предлагает вопрос. Уровень — для вступающего в пионеры: как выглядит флаг Советского Союза? Дуров, соответственно, отвечает: чёрный фон, белый череп, скрещенные кости, называется Весёлый Роджер.
Комиссия в полном составе впадает в ступор. Наконец, после некоторого молчания, очухавшийся первым ветеран предлагает актёру-провокатору (видимо, Дуров уже вполне освоился в этой роли) перечислить союзные республики СССР и их столицы. В ответ — первое, что тому приходит в голову: Малаховка, Таганрог, Магнитогорск, Кривой Рог…
Коммунисты погибают, но не сдаются, и задают свой последний, контрольный и решающий, вопрос: а не могли бы вы назвать фамилии членов Политбюро ЦК КПСС? Дуров: а я их не знаю.
Короче, объявили его на пять лет невыездным — пока членов Политбюро не выучит. Поставили, как говорится, в дневник единицу. И ученик Дуров ещё легко отделался. Могли ведь и какую-нибудь антисоветчину припаять. Добрые люди попались, однако.
Лиознова в полуобморочном состоянии. Дуров ей говорит:
— Татьяна, зачем мне ехать в Германию, пусть Тихонов застрелит меня здесь! Я хочу умереть на родине.
«Нашли озерцо возле Московского университета, на горах, там Тихонов меня и застрелил», — рассказывал впоследствии Дуров.
Недаром говорят, что от комедии до трагедии один шаг… А дело-то серьёзное.
Выездные комиссии доводили до инфаркта не только исполнителей вторых и эпизодических ролей, которых немало переиграл Дуров, но даже народных артистов-орденоносцев. И шуток там не понимали. Недаром с 1967 года эта, как тогда выражались, инстанция называлась Комиссией при ЦК КПСС по выездам за границу. Представители этой поистине всесильной Комиссии имелись при республиканских ЦК, а также при обкомах, горкомах и райкомах КПСС. И когда человек, желавший отправиться за границу по путёвке или в командировку, представал пред очи членов такой комиссии, суровые тёти и дяди знали о нём уже немало. У них имелись письма с места работы просителя, характеристики, рекомендации, а также заключения контрольных партийных органов. Причём это были не пустые отписки, потому что тот, кто ставил подпись под такими документами, знал — если там, за бугром, произойдёт что-нибудь нехорошее, он ответит за это наравне со всеми, кто выпустил негодяя. А «нехорошее» — это всё, что угодно: напился пьяным, ушёл гулять один, без товарищей, встречался с русскими эмигрантами, и даже самое страшное — попросил у местных властей политического убежища.
Особая ответственность лежала на членах, как её называли в народе, парткомиссии. Ну, и подбирали туда проверенные, отличившиеся кадры, чаще всего ветеранов. Они в парткомиссиях работали на общественных началах и руководствовались партийной совестью, которая им говорила: «Мы за границу никогда не ездили, там одни враги, и вам там делать нечего»…
В 1980-е годы, работая редактором районной газеты на Чукотке, в Певеке, я почти еженедельно, по служебному долгу, бывал на заседаниях бюро райкома КПСС и там вдоволь насмотрелся-наслушался дел, сфабрикованных местной парткомиссией. Это был кладезь сюжетов, финал которых разыгрывался на бюро.
Чаще всего, конечно, дела были рядовые, тянувшие на выговор, максимум, на выговор с занесением в личное дело, который надо было потом «отмаливать» и смывать примерным поведением. Но бывали случаи и поистине трагические, с шекспировскими страстями.
До сих пор не могу забыть дело об исключении из партии рабочего-бульдозериста. Накануне «преступления», в семейной обстановке, отмечался какой-то праздник. Засиделись. Мужик толком не проспался и вышел на смену с нездоровым «выхлопом». Его нетрезвое состояние зафиксировала медсестра, выпускавшая водителей тяжёлой техники на работу в карьер, где шла добыча золота. И медсестра к работе мужика не допустила. Итог: выход на работу в состоянии алкогольного опьянения и прогул. У коммуниста со стажем, с незапятнанной репутацией, не имевшего ни одного взыскания.
Но это ещё только завязка истории. Медсестрой оказалась… жена этого самого бульдозериста, которая до того злополучного дня счастливо прожила с ним двенадцать лет, родила ему двоих детей, а накануне сидела с ним рядом за праздничным столом. Вот такая сильная женщина! То ли сугубую принципиальность проявила, то ли испугалась, что он устроит аварию, то ли меж собой поутру чего-то не поделили…
Легко представить, как мусолилось это дело, с выяснением интимных и прочих подробностей, стариками и старушками в парткомиссии, как перебирали всякие заключения, объяснительные записки и протоколы заседаний первичных партийных организаций…
В результате комиссия единогласно рекомендовала исключить алкоголика бульдозериста из партии. Орготдел райкома оказался более гуманным и вынес на голосование два варианта наказания: исключить из партии или объявить строгий выговор с занесением в личное дело.
А на дворе-то был 1987 год, самый разгар развязанной Горбачёвым с Лигачёвым непримиримой борьбы с пьянством. И члены бюро РК КПСС, поглядывая в сторону первого секретаря райкома, большинством голосов исключили бульдозериста из партии.
Стоя перед ними, этот крепкий здоровенный мужик плакал.
Как сложилась дальнейшая судьба этой советской семьи, не знаю. Если не ушёл мужик от своей медсестры сразу, то, наверное, всё обошлось. Ведь через три года все эти парткомиссии, бюро райкомов партии да и сама партия канули в прошлое…
