У меня для вас пренеприятнейшее известие. Российское кино умерло и превратилось в мумию. Только ожившая злобная мумия может превратить сказку Петра Ершова в бессмысленный цифровой аттракцион и набор гэгов.
Зареклась ходить на российские фильмы, как бы их ни рекламировали. Зачем по доброй воле портить себе настроение? Последнюю премьеру продюсеров Сергея Сельянова и Антона Златопольского я посмотрела на большом экране случайно. Так сложились обстоятельства.
Посмотрела и ужасно расстроилась. В очередной раз поняла, что компьютерную графику для кино у нас рисовать, может, и научились, но разучились писать сценарии, делать раскадровки, выстраивать мизансцены… А артисты разучились не только играть, но хотя бы непринуждённо держатся в кадре. И вдобавок кинематографисты, похоже, поголовно начисто лишились чувства юмора.
Все это не заменить спецэффектами и дополненной реальностью.
Сценаристы «Конька» решили отказаться от залихватского ершовского четырёхстопного хорея и самобытного языка. Их авторское право. Но взамен не изобрели своего языка, из-за чего герои изъясняются на блёклом волапюке и сами не понимают, что и зачем говорят.
В фильме нет ни одной остроумной реплики, если не считать таковой репризу царя в исполнении Михаила Ефремова:
— Дожили! Теперь конюхи решают, когда у нас день, а когда ночь!
Да к тому же диалог Конька с Иваном:
— Конек! Ты самый лучший конь в мире!
— Дошло наконец!
А ещё — подмороженные сетования Царь-девицы относительно мира, где витязей заменили конюхи, из-за чего ей в этом мире жить неохота.
Автор сценария, он же режиссёр, решительно вмешался в сюжетную канву и характеристики героев, превратив цельную и непротиворечивую историю, написанную Петром Ершовым, в набор нелепостей и банальностей.
У Ершова Иван — ленивый добряк, любитель поспать и пошутить, Конёк — добрый, заботливый помощник и советчик. Ивановы братья и отец — рачительные земледельцы, пусть немного хитроватые. Царь — вспыльчивый сибарит, любящий роскошь и красивые артефакты старикан. А Царь-девица — красавица на выданье, склонная к музицированию и хорошо владеющая ораторским мастерством. Все беды Ивана на службе у царя случаются из-за интриг царских приближённых и от того, что он не послушал совет Конька и подобрал перо Жар-птицы.
В фильме Ивана решили превратить в наивного и благородного паренька, любителя живой природы. Чтобы это подчеркнуть, режиссёру понадобился цифровой ёжик, который ненадолго станет спутником Вани, когда тот будет ждать в засаде Сивку-Бурку. Да и чудо-лошадь вознаградит Ваню не за ловкость, а за милосердие. Причём о награде заранее, как у Ершова, не предупредит. Это, вероятно, было надо, чтобы снять дурацкую сцену знакомства Ивана и Конька — с полным ассортиментом приёмов в стиле «рашн-деревяшн» в виде сена-соломы, ухватов, рогатин и прочей этники.
Ивановых братьев из эпизода с продажей долгогривых коней исключили. Конёк предупреждает Ивана не про перо Жар-птицы, появление которого отложили «на потом», а о том, что он неправильно выбрал место для торгов на базаре. Конёк, ссылаясь на свою интуицию, явно хотел предотвратить встречу Вани с царём, чтобы сказке сразу наступил конец. Конек, кстати, всё время этого добивается, регулярно сманивая Ивана «за океан», где нет царской тирании, а девицы ничуть не хуже той, что Царь-девица. Иван же по наивности своей к этому доброму совету Конька не прислушивается.
У Ершова Царь исправно расплачивается с продавцами чудо-коней, что позволяет братьям Ивана вступить в брак и зажить счастливо и зажиточно. Ивана берут на службу потому, что другие конюхи с новыми кониками не справляются, а он соглашается с лёгкой душой. В фильме царь денег не даёт, ссылаясь на бюджетный дефицит, в виде пустой казны. Почему Иван всё же соглашается служить такому жмоту и вруну, не очень понятно. Вероятно, из чистого незамутненного монархизма. Иван в фильме вообще стихийный монархист — много думает и говорит о царской жизни и сопутствующих ей атрибутах в виде дворца и праздности.
У Ершова царь получает от царского спальника, завидующего Ване, доказательства неискренности нового конюха в виде пера Жар-птицы. Потому и посылает его на первый подвиг — чтобы заполучить диковинку. В фильме царь с приближёнными, которые пошло именуют его «О, мой фараон!» или «О, мой цезарь!» (создатели фильма реально верят, что это смешно?), хочет извести Ивана не то из-за его популярности в народе, не то просто потому, что сам кровавый деспот и тиран. То есть просто так.
Совершенно непонятно, зачем нужно было превращать Царь-девицу в метиса Снежной Королевы и Маллефисенты и делать её сиротой, которая добровольно самоизолировалась в ледяной пустыне? Зачем вместо игры на гусельках, от которой Ваня засыпает, надо было устраивать прыжки со скал на платье-парашюте? Зачем вводить в сказку дополнительные магические аксессуары в виде «сонных орехов» или «цветка жизни и смерти»? Про цветок, кажется понятно, это понадобилось компьютерным графикам, чтобы нарисовать эпизодик в стиле студии «Pixar». Про платье-парашют тоже — есть, где графикам разгуляться.
Все дополнительные сюжетные повороты встроены в сюжет хаотично и не обоснованно. Из-за этого повествование становится сумбурным, а персонажи — противоречивыми. И артисты не могут сыграть эти сложносочинённые, распадающиеся на части образы. Царь — то дурак и добряк, то подлый и коварный властелин. Царь-девица превращается из Ледяной Девы в трепетную влюблённую под воздействием одной подслушанной фразы — о том, что Иван-то, хоть и конюх, но хорош и девушки из народа не прочь сыграть с ним свадебку! Мощный и неопровержимый аргумент, который открывает капризной красотке глаза на все Ивановы достоинства. Я уж не говорю про финал с котлами и пафосными взлётами Ивана под небеса и с царём, унесенным в те же небеса в герметичной капсуле…
Кинематографическая мумия сумела убить живую сказку, пережившую царскую и советскую цензуру. Мумия сумела снять комедию, на которой зрители не только не смеются, но даже не улыбаются. Хотя графика, конечно, мощная, виден каждый вложенный в неё рубль.
