Отгремели залпы информационно-поучительного салюта по поводу 30-летия ГКЧП. И опять осталось впечатление, будто вся Россия была у Белого дома в Москве и на Дворцовой площади в Ленинграде.
Но на самом деле Россия жила своей обыденной жизнью. Разве что время от времени люди поглядывали на экраны телевизоров — когда уже закончится это «Лебединое озеро» и начнётся нормальная эстрадная музыка?
В том 1991 году я работал в экспериментально-творческой студии «Экслибрис», основной формой деятельности которой было книгоиздание. Руководил этой конторой энергичный и хваткий человек — Григорий Яковлевич Гильбо.
Импресарио советского разлива, он начинал свою деятельность ещё во времена Клавдии Шульженко и был знаком со многими классиками советской эстрады. Но во времена перехода от «построенного в основном» к «развитóму» социализму Григорий Яковлевич переквалифицировался на тот уровень антрепренёрства, который в СССР не приветствовался. Говоря проще, зарабатывал сам и давал заработать другим.
Под его чутким руководством пришлось (или посчастливилось?) творить в те времена многим известным музыкантам.
Александр Петренко – основатель ВИА «Авангард»:
— Администратор оркестра, Григорий Яковлевич Гильбо, был, как оказалось, непростым администратором. Это был человек из плеяды знаменитых администраторов, что прокатывали в те годы популярных артистов и коллективы с гастролями по всей нашей огромной стране — связи были практически во всех филармониях…
Сева Новгородцев, ансамбль «Добры молодцы»:
— Тут на горизонте появилась загадочная и слегка зловещая фигура — Григорий Яковлевич Гильбо, администратор широкого профиля, специалист по «чёсу» на просторах Восточной Сибири. Он предложил ребятам сольное отделение в Читинской филармонии и пятьсот рублей в месяц, при условии, что они не будут задавать никаких вопросов.
Разумеется, деятельность Григория Гильбо на культурных просторах советской державы не осталась незамеченной, и в нужное время он получил свой заслуженный срок. При этом, как поговаривали люди, слыхавшие его откровения, и на лесоповале он был не последним человеком.
Не знаю, какие просторы бороздил и осваивал мой тёзка, выйдя на свободу, но деньги зарабатывать он не разучился, и в «Экслибрисе» вынырнул в самый разгар книжного бума. Энергия в нём била ключом, на месте сидеть он не умел, а идеи его опережали одна другую. Работать с ним могли только те, кто был способен настроиться на его девятибалльную волну и не утонуть.
При этом Гильбо был предпринимателем с человеческим лицом. Купил и отремонтировал в Апраксином дворе небольшой трёхэтажный особнячок, организовал для сотрудников за счёт фирмы горячее питание (обед из четырёх блюд), а весной 1991-го объявил, что для всех, у кого нет собственных дач, будет организован летний отдых в Токсово — в дачных домиках и номерах в гостинице у трамплина.
Мой сын Боря тоже работал в «Экслибрисе», внучке Диане было полтора года, и грех было бы отказаться от бесплатной дачи на берегу Кавголовского озера. Мы поселились в домике вместе с семьей нашего водителя Олега Григорьевича.
19 августа, в понедельник, на 412-м «Москвиче» младшего сына Олега Григорьевича, мы с Борей отправились на работу. Утро было чудное — после ночного дождя умытая природа сияла и всеми своими веточками и травинками тянулась к пронизывающим всё вокруг солнечным лучам. Включили «Маяк», но вместо обычных новостей услышали какую-то странную жвачку об отстранении от власти Михаила Горбачёва и создании комитета по чрезвычайному положению во главе с вице-президентом СССР Геннадием Янаевым.
— Ничего себе! — сказал Боря. — И что теперь будет? Нас в город-то пустят?
— Пустят, куда мы денемся. «Экслибрис» закрыть они ещё не успели, — пошутил я. — Пока до нас доберутся, их всех пересажают.
Не знаю, почему, но к этой новости я отнёсся не очень серьезно. Хотя…
В телевизоре, который стоял в кабинете Гильбо, показывали бессмертный балет Чайковского, стоявший в программе лишь на 21.40, после программы «Время». Видимо, запустили то, что было под рукой. А может, и с намёком — вот так все вы будете теперь танцевать в сторону очередного светлого будущего под заботливым руководством ГКЧП.
Все новости были так или иначе связаны с введением в стране чрезвычайного положения. Приостанавливалась деятельность политических партий и общественных организаций, устанавливался контроль над средствами массовой информации, запрещались любые проявления уличной свободы в виде митингов, шествий и демонстраций, а также оглашался список мер, которые новая власть собирается принять для блага народа и от имени всех советских людей.
После обеда, который не в силах был отменить даже ГКЧП, я решил прогуляться и посмотреть, как ленинградцы выполняют постановления новой власти.
Садовая улица жила своей обычной жизнью. Апраксин двор торговал, но на Сенной площади было гораздо оживленнее, чем обычно. Вопреки всем запретам, люди собирались кучками и говорили между собой крамольные вещи о митинге в Москве у памятника Юрию Долгорукову, о подтягивающихся к городу войсках, а самые отчаянные призывали идти на Исаакиевскую и Дворцовую площади. Стены всех домов были оклеены непозволительной печатной продукцией с призывами о неподчинении ГКЧП и всякой прочей недозволительной пакостью. Многие листовки были подписаны мэром Ленинграда Анатолием Собчаком.
На митинг я не пошёл, не моя это стихия. Да и надо было возвращаться на работу, хотя о творческом состоянии души уже не было и речи. По пути решил проверить, как отреагировали на запреты ГКЧП городские точки по продаже винно-водочной и прочей алкогольной продукции. Дойдя до улицы Дзержинского, ещё не переименованной обратно в Гороховую, свернул налево. Там в двух шагах от Садовой, по ступенькам вверх, находилась замечательная коньячная распивочная. И — о, ужас! — она работала как ни в чем не бывало. Ну, раз пришёл — куда деваться? Взял стандартный набор: 50 коньяка и 100 шампанского в одном флаконе, а на закуску шоколадную конфетку.
Жизнь налаживалась. Правда, вечером непотопляемая программа «Время» вновь попыталась испортить наше настроение. Почти час дикторы Вера Шебеко и Евгений Кочергин с каменными лицами зачитывали разнообразные заявления и обращения гэкачепистов к советскому народу и правительствам и народам прочих стран — все сочинения путчистов, написанные к данному часу.
Но ГКЧП опоздал. Как раз за полчаса до «Времени» по Ленинградскому телевидению выступил Собчак со своими сподвижниками, и все они дружно пообещали уничтожить весь этот позор в ближайшие же дни.
…Именно так всё виделось глазами обывателя. Что было за кулисами, кто с кем боролся и кто от кого прятался в те дни и часы — всё это было покрыто мраком, и теперь одни мемуары убедительно противоречат другим. Всем хочется отлежаться в истории героями и приписать себе немножечко от общей победы.
Жаль, что до Ленинграда, как, например, до Москвы, не дошли в те дни советские танки. А то бы и Собчак не хуже Ельцина смотрелся на башне какого-нибудь броневичка. А, может быть, и не Собчак. Ведь броневик в городе был на всех один, и даже неподалёку от Дворцовой площади: «Враг капитала» ещё стоял в садике Мраморного дворца, называвшегося тогда музеем В.И. Ленина.
Кстати, злые языки утверждают, что у броневика «Остин», с которого выступал в апреле 1917-го вождь мирового пролетариата, было два руля: передний, как у всех нормальных автомобилей, и задний — на случай, если придётся ехать обратно.
(Фрагмент из книги «100 лет с правом переписки», главы из которой можно прочитать на сайте peterburg21vek.ru)
