Со срочной службы я пришёл рядовым, не дослужившись даже до ефрейтора. Хотя в своей профессии – механика по сборке зенитных ракет – стал специалистом 1-го класса. В Советской Армии было много парадоксального. И за 30 лет после дембеля, будучи в запасе, я дослужился до капитана.
Звёзды на погоны начали падать по окончании университета, когда мне присвоили звание лейтенанта. Остальное сделали офицерские сборы. После вторых сборов кинули третью звезду, после третьих — четвёртую.
Вторые сборы были самыми «весёлыми». Они проходили в условиях, как говорится в таких случаях, максимально приближённых к боевым. Дело было в марте 1983 года.
Призвали нас в «законсервированную» артиллерийскую дивизию, которой предстояло развернуться за счёт резервистов и провести учения с боевыми стрельбами. Артиллеристы должны были показать своё умение палить из орудий и «катюш», а нам, редакции дивизионной газеты, предстояло произвести в полевых условиях несколько своих дивизионных «Залпов». «Залпом» называлась наша газета.
Под газетной шапкой скромно ютился маленький, но грозный гриф: «Из части не выносить». Но предметом нашей профессиональной гордости была скромная приписка на второй полосе: «Газета выпущена в зимних полевых условиях».
Какое-то время мы помаялись в части, занимаясь трёхразовым приёмом пищи и дежурными политзанятиями. И вдруг в один из морозных дней (было под 20) нас вместе с нашими вещмешками затолкали в крытые брезентом грузовики и куда-то повезли. Оказалось, на Лужский полигон, на те самые учения.
В штате дивизионки нас было трое, и должности нам определили в соответствии со званиями: капитан Шевцов (в миру собкор «Экономической газеты») — редактор, старший лейтенант Финько (Толя был фельетонистом «Вечернего Ленинграда») — ответственный секретарь, а я, простой лейтенант, — корреспондент.
Толя сразу заявил, что макетировать он не умеет, и мы поменялись «креслами»: они с Лёшей готовили материалы, а я их набирал, вычитывал и «рисовал». Точнее, вклеивал в макет.
Ни линотипа, ни наборной кассы, ни всех прочих атрибутов нормальной (по тем временам) типографии высокой печати у нас не было. У нас была более передовая технология, с печатью офсетной. Но прежде, чем продолжить рассказ, должен вас предупредить: всё, что будет здесь изложено, — ужасная военная тайна, поэтому по прочтении сразу всё забудьте и удалите эту статью из компьютера. А если, не дай Бог, вы её распечатали, тут же порвите на мелкие клочки, тщательно пережуйте и проглотите!
Вся наша редакция-типография размещалась в одном автомобильном фургоне, с водителем и солдатами-полиграфистами, такими же призванными на сборы «партизанами», как и мы.
Первое, что я обнаружил в фургоне, — до боли знакомая печатная машина «Ромайор». На таком офсетном станке я отработал четыре года после армии в Ленинградском комбинате изопродукции № 1.
Мы с «Ромайором». 1971 год
На первый взгляд, для выпуска газеты в полевых условиях все было продумано. Но на практике в армии такого не бывало — в каком-нибудь звене цепочка обязательно должна была разорваться. Таким слабым звеном оказалась газетная бумага. Точнее — её формат. Это был рулон, а наш печатный станок — листовой. Как размотать и нарезать бумагу на необходимый формат в полевых условиях — об этом в армейских циркулярах, по которым действовали политработники, видимо, ничего прописано не было.
Выручила, разумеется, знаменитая солдатская смекалка. А она нам подсказала: надо ехать в Лугу, к Васе Суворову, редактору «Лужской правды». Вася — не только коллега, он старый испытанный друг.
И точно, встретились мы с ним, как родные братья. Вместе пошли к директору типографии. Кто работал в районных газетах, знает, что отношения между редактором газеты и директором типографии редко бывают дружественными: журналисты вовремя не сдают материалы в набор, у полиграфистов на линотипе ошибка на ошибке, ну, и т.д. Сам характер работы постоянно порождает большие и маленькие конфликты.
Тем не менее, договорились, да ещё и на взаимовыгодных условиях. Мы взяли столько бумаги, сколько нужно было для выпуска нашей газеты, а остатки получила типография, в оплату за размотку и резку.
Так что учения сорваны не были! И в грамотах, которыми нас наградили по итогам сборов, было написано: «За добросовестное выполнение обязанностей, проявленную активность на учебных сборах, высокую дисциплинированность и активное участие в организации партийно-политической работы». Вот так!
Правда, есть у меня грамота и получше, за сборы 1980 года, когда я служил при газете Воздушной армии Ленинградского военного округа. До выпуска газеты там дело не дошло, ограничились всякой мелочью типа листовок, но всё это в полевых условиях, с развёртыванием типографии, состоявшей из нескольких цехов-фургонов, с линотипом и печатной машиной. Запомнился ещё выезд на военный аэродром, где мне дозволили посидеть в кабине боевого МиГа.
В авиационной грамоте было написано: «За примерную дисциплину, высокое профессиональное мастерство, разумную инициативу и активное участие в общественной жизни части в период учебных сборов». Ради одной этой «разумной инициативы» стоило месяц послужить Родине…
У меня сохранились все три номера нашей гвардейской газеты «Залп», которые я всё-таки вынес из части. И ещё фотография, на которой вся редакция заснята на фоне пушки, с подтекстом: если что, ребята, мы и пострелять можем. Или могём. Кто как умеет.
Но стреляли мы на сборах только из пистолетов и автоматов. А на последних, в 1989 году, было и вовсе не до стрельбы. Там у меня была новая военная специальность: не просто журналист, а… спецпропагандист.
Что это означало на практике? В случае военных действий мы должны было вести пропаганду среди войск противника на его языке. Поэтому в нашей команде были как журналисты, так и переводчики, владеющие финским и скандинавскими языками. Именно такой театр военных действий был нам определён.
Поначалу пошли какие-то политзанятия и попытки сочинения агиток в стиле известных нам «Гитлер капут!» и «Фриц, сдавайся!» Но через пару дней начался I съезд народных депутатов СССР, и нам удалось убедить своих командиров, что прямой просмотр заседаний съезда для нашего политического развития будет гораздо полезнее, чем написание всех этих листовок.
— Время придёт — напишем!
В казарме стоял телевизор, и после завтрака мы заваливались на свои койки и включали его на полную громкость. Обед делегатов очень удачно совпадал по времени с нашим. Подкрепившись, мы возвращались в казарму и продолжали наблюдать за баталиями Горбачёва с Сахаровым, слушать пламенные речи Юрия Власова и Анатолия Собчака.
После этих сборов мне и присвоили звание капитана. Но узнал я об этом гораздо позже, когда снимался по возрасту с воинского учёта. Просто обнаружил в своём военном билете эту запись, сделанную несколько лет назад…
На фото вверху: слева направо — А. Финько, А. Шевцов, Г. Иоффе
Post Scriptum. Интересно, а кого сегодня призовут в армию в качестве журналистов и спецпропагандистов, если, не приведи Господи, придётся воевать. Неужто блогеров?
