ХХ век породил две формы тоталитаризма — государственный, а затем террористический на почве псевдорелигии. В XXI нас ждут ещё два терроризма — потребительски-технологический и социальный.
Неужели Дега ошибался?
В конце прошлой недели лондонская Национальная галерея взлетела в топ мировых политических сенсаций. Работу французского импрессиониста Эдгара Дега «Русские танцовщицы», находящуюся в стенах галереи, переименовали в «Украинских танцовщиц». Такое решение приняло само руководство музея. И The Guardian обнародовала эту замечательную новость.
А с какого переляку переименовали-то? Ведь в начале прошлого столетия, когда Дега создал этот рисунок, никакой Украины ещё не было, была Российская империя, а в ней Малороссия. К тому же художник давал название своей работе, имея в виду не этническую, а государственную принадлежность девушек. Да и как иначе, если это были танцовщицы из Дягилевского балета, приехавшие из России.
В своём комментарии известному английскому изданию представитель Национальной галереи всё объяснил:
Название этой картины является предметом постоянных дискуссий на протяжении многих лет и освещается в научной литературе; однако за последний месяц ему уделялось повышенное внимание из-за текущей ситуации, поэтому мы сочли, что сейчас подходящий момент для обновления названия картины, чтобы оно лучше отражало тему.
Ну, а если конкретно, то в венки, которые украшают головы девушек, вплетены цветы синих и жёлтых оттенков, а это цвета национального флага Украины. Вот такие аргументы.
Однако о «постоянных дискуссиях на протяжении многих лет» мы не слышали, а вот о недавних просьбах переименовать рисунок Дега, которые высказывались в социальных сетях вполне определёнными личностями, хорошо известно.
Лондонская национальная галерея, в которой представлена западноевропейская живопись XIII–XX веков, входит в пятёрку самых посещаемых музеев мира. И среди профессионалов она пользуется большим уважением.
Трудно поверить, что специалисты этого авторитетного учреждения, поддавшись внезапно вспыхнувшим политическим пристрастиям (то ли чужим, то ли собственным), вдруг решили нарушить авторское право одного из выдающихся живописцев новейшего времени. Не случайно и объяснения газете давал анонимный представитель музея.
А значит, кто-то или что-то заставило музейщиков поступить вопреки своим профессиональным принципам. Если бы это было лишь указание какого-то высокого начальства, сотрудники Национальной галереи, надо думать, не постеснялись бы сообщить о столь странном требовании корреспонденту той же «Гардиан» или любого другого издания. Но они промолчали. Почему?
Причина одна — музей оказался под давлением общественного мнения, созданного пропагандой. А как страшно общественное мнение, знает каждый, кто в родном учебном заведении или на работе хоть раз подвергался травле или, как сейчас модно выражаться, буллингу.
Борьба перерастает в войну
Это началось не вчера.
Ещё в далёком 1995 году писатель Юрий Дружников, вот уже восемь лет проживавший в США, по знакомству прислал мне свою новую статью, в которой рассказывал, как у них на кафедре славистики работал временный преподаватель, а нужен был постоянный. Этот парень окончил Гарвард, неплохо знал русский язык, имел много хороших отзывов и мог рассчитывать, что выберут именно его.
Но… У него была «уйма дефектов: он не негр, не женщина, не беременный, не гомосек, передвигается не в коляске, а своим ходом и, к сожалению, не дебил. Поэтому авторитетная комиссия отобрала из сорока двух кандидатов… симпатичную чёрную девушку, которая заявила, что она лесбиянка и при этом немножечко в положении». Потом выяснилось, что она то беременна, то рожает, то занята в кампании феминисток, и читать лекции за неё приходится другим.
Впрочем, это даже хорошо, потому что бедняжка никак не могла запомнить, на каком слоге надо ставить ударение в фамилии писателя «Толстой».
В общем, всё началось с толерантности.
Сама по себе толерантность прекрасна. Однако общество довело её до абсурда и опустилось до состояния толпы. А толпе дикие вопли типа «Ату его!» заменяют разум.
И получилось, что кто против феминизма, тот лютый враг. Вообще-то, феминизм — борьба женщин за равные права с мужчинами, дело тоже очень хорошее. Но если борьбу превратить в войну, это не только гораздо интереснее, но и выгоднее. На такой войне можно прославиться и заработать кучу денег. А враг… он на то и враг, чтобы его уничтожать.
В итоге Харви Вайнштейн, ещё вчера один из столпов Голливуда и в узких кругах известный как отчаянный ловелас, на старости лет угодил в жернова общественных и судебных преследований, дошёл до инвалидности и в 2020-м был приговорён к 23 годам тюрьмы, а также крупным выплатам своим жертвам. Ему инкриминировали принуждение к сексу и изнасилования, совершённые давным-давно. За давностью лет доказательства, конечно, были хлипкими, но общество крикнуло: «Ату его!», и учесть киномагната была решена.
Это дело вдохновило других женщин, и другие успешные мужчины разделили горестную судьбу Вайнштейна. И опять-таки при безоговорочной общественной поддержке.
Потом была борьба с расизмом. Сперва с историческим — летом позапрошлого года Америка в яростном темпе сбрасывала с постаментов старые памятники. Под горячую руку попали Христофор Колумб, Теодор Рузвельт, генерал Роберт Ли…
Дошло до того, что штаб-квартире НАСА присвоили имя никому не известной Мэри Джексон — только потому, что она стала первой чернокожей женщиной-инженером в главном офисе Управления и прослужила там 34 года. Имей такие же выдающиеся заслуги белая женщина, никогда бы не удостоиться ей такой высокой чести.
Но недаром говорят, что дурной пример заразителен. Стали даже поговаривать о том, чтобы Нью-Йорк впредь именовался Dinkins-city — в честь Дэвида Динкинса, единственного чернокожего мэра в истории города (1990–1993).
А город Вашингтон хотели назвать GeorgeFloyd-city. Если кто из российских читателей запамятовал, Джордж Флойд — темнокожий преступник, которого задушил без суда полицейский, после чего Америку потрясли антирасистские демонстрации и бесчинства.
Всё же имя Флойда так и не прославило столицу США. Зато прогремело по всей стране и всему западному миру. Конечно, убивать преступника при аресте нельзя, хотя бы потому, что убивать вообще нельзя — ни людей, ни зверей. Но можно ли превращать убиенного, который в течение своей короткой жизни несколько раз подвергался аресту за кражи, хранение наркотиков и вооружённое ограбление, в икону?
А Флойд стал именно иконой. Его изображение было растиражировано в фотографиях и рисунках миллионами экземпляров. И граждане всех цветов кожи, в том числе полицейские, по всякому поводу и не только в США преклоняли колено, потому что Black Life Matter (BLM). И попробуй только не преклони!
Хочешь жить — умей молчать!
В итоге миллионы людей оказались в рабстве у общества, в котором живут. Фактически — в прямой зависимости от своих соседей, коллег по работе, знакомых, прохожих, френдов из социальных сетей…
Что такое тоталитаризм? Прежде всего — запрет на высказывание личного мнения, если оно идёт вразрез с принятой идеологией. Любое несогласие влечёт за собой прямую опасность подвергнуться остракизму, лишиться работы или возможности продолжить образование, превратиться в изгоя и сломать себе жизнь.
Другими словами, это прямая противоположность свободному обществу, в основе которого — право каждого публично выражать своё мнение, если оно не противоречит закону.
Три мощных волны, навязывающих гражданам единый взгляд, который не может быть подвергнут ни возражениям, ни обсуждениям, — это уже тенденция. Прямая опасность возникновения в будущем социального тоталитаризма.
С тем или иным запретом можно внутренне не согласиться, над ним можно даже посмеяться, наедине с самим собой или в небольшой компании единомышленников. Если, конечно, ты уверен, что среди них нет стукача. Но потом ты понемногу привыкаешь к этой системе запретов, свыкаешься с ней, и уже начинаешь считать её сперва неодолимым злом, затем — вполне приемлемым и, в конце концов — вовсе и не злом, а нормой бытия. Так, сам того не замечая, ты оказываешься с искорёженным, инвалидным сознанием.
Всё это особенно опасно для детей. Им и привыкать не надо. Они такой образ жизни впитывают с молоком матери, и даже не представляют себе, что может быть как-то по-другому.
