Тётка Шура с досадой оборвала горькие перцы в теплице и выкорчевала с матерком весь куст…
Этот куст каким-то образом — это, однако, наступает каждый год — взрос из семян одного пакетика вместе со всеми остальными — сладкими. На семеноводческой фабрике издавна и навсегда засели враги. Ежегодно они, наверняка ехидно похохатывая, подбрасывают в семена болгарского перца одно семечко-шпион горького. И все перцы в теплице, радостно переопыляясь, становятся несъедобными. Не люди — гады!
Бросив ненавистные стручки в миску у крыльца, тётка Шура выкатилась за калитку погулять. Ей теперь необходимо больше гулять — в 84 года. Иначе ляжешь однажды и больше не встанешь.
Наступила вертикальная часть её жизни. От раннего утра до темноты. Каждое утро, просыпаясь со хвалебной молитвой по случаю, что «снова проснулась», Шура в девках носила кличку Шурка-Стрелочка. Да, в пятьдесят восьмом году того века она была звезда! Тракторист Васька как-то предложил ей и подруге:
— Приходите вечером к конюшням, я вам целки сломаю.
Девки пришли, а Васька-козёл — нет. Тогда они взяли его шапку в кабине трактора, наделали в неё и закинули обратно.
— Мужик должон слово своё держать! — все же знают, как оно в девках-то остаться…
На улице пыльно — медработники из района в костюмах космонавтов как раз гонят мимо её дома старого Барика. Тот матерится, тянет запыхавшись к своему дому, отпугивая этих бесов огромным серебряным крестом, что таскает на пузе со второй ходки на зону, не снимая. Знамением и недобрым словом. Барика, как оказалось, не просто взять живым. Жаль, что во времена, когда Шурушка девкой была, у него ещё сопли текли.
— Не подходи! Сатана!!! — Барик отбивается от медбратвы трёхметровым горбылём, крутя им над головой.
Подходить к нему вестникам Апокалипсиса в таком раскладе совершенно не хочется, но работа такая — привить всё живое в этой деревне. Так теперь надо — в целях личного премирования и для статистики. Последним, наиболее важным аргументом для них, как и для всех истинно наших людей было то, что их-то от ковида привили, и, значит, за это переколоть необходимо всех остальных.
— Я этого говнища свою ложку сожрал — а чем другие лучше?! Навались, ребята, от забора его обходите!
Барик не сдаётся, кликая беснующегося Кобеля-суку, чтобы сорвался с цепи сейчас, когда очень нужно, а не как обычно — когда бабка Нюра семенит мимо его дома на утренний автобус.
— Кобель-сука, не сдай, братан! — когда спина прикрыта забором полегче пошло, это как бы ты с напарником супротив толпы бьёшься. Не в таких переделках на зоне бывал.
Медработники привезли в деревню коллективный иммунитет. Так сказали.
— Какой иммунитет? Это, сынки, чевой-то такое, а? И какого коллектива — вашего городского? Здесь же нет почти никого, нас же всего в деревне пятеро, а видимся мы через забор раз в неделю. Нету у нас коллектива никакого. Раньше был совхоз, а сейчас нету. Зачем нам этот иммунитет-зверь? Мы тут ничем не болели уже лет двадцать, какого цвета халаты у врачей, только сегодня вспомнили. Чагу пьём, настои корья и листовья всеразличного. Всё своё из огорода, да из лесу. У нас зубы по сей день все свои, даже в два ряда. Пошто нам?
— Дети, засуньте себе свой иммунитет в очко! — Барик огрел ближнего вакцинатора доской. Хорошо приложился, и служащие Сатаны отступили.
Тётка Шура, чутко смекнув суть, задком-задком сдаёт к своим воротам. Из громкоговорителя, что установлен на медицинской машине, на всю деревню и до опушки вышло предупреждение:
— Жители деревни! В случае отказа от прививки, по распоряжению номер бла-бла ныне действующего правительства и в целях его дальнейшего действия, приказано — провести поголовную эвтаназию жителей, противящихся бесплатному получению коллективного иммунитета!
Тётка Шура не знает, что это за эвтаназия такая. Но на всякий случай закрывает за собой калитку на крючок. На дворе стоит враскорячку корова. Язык до земли, а глаза, из которых слёзы рекой, навыкат. Вся в соплях — сожрала горькую перчину, половинка стручка которой валяется тут же у её парнокопыт. Ни идти, ни мычать не может. А рядом сидит молодая пенсионерка, старшая дочь, с полотенцем во рту — сожрала другую перчину. Обе рыдают. С полотенца обратно в тазик, где полотенце периодически отмачивают, стекает вода.
А санитары уже снаружи ножичком поднимают крючок на калитке…
