Президент Санкт-Петербургского научного общества историков и архивистов, доктор исторических наук Леонид Шепелёв видел российский XIX век совсем не таким, каким мы его знаем из учебников.
Леонид Шепелёв был известен далеко за пределами Ленинграда-Петербурга и не только коллегам.
Он вырос в Москве. В 1949-м, по окончании столичного Историко-архивного института, получил направление в Ленинград — в Центральный государственно-исторический архив СССР (ЦГИАЛ, ныне РГИА). За десять лет прошёл путь от рядового сотрудника до заместителя директора архива. В 1967-м перешёл на работу в Ленинградское отделение Института истории СССР Академии наук (ныне СПбИИ РАН).
Ещё в начале 1960-х, когда в стране была незыблема идея госсобственности на средства производства, Шепелёв начал исследовать историю частного предпринимательства в России, а затем историю развития государственного управления. Можно без всякого преувеличения сказать, что Леонид Шепелёв являлся одним из крупнейших специалистов в обеих этих областях.
В 2007 году вышла в свет его очередная книга — «Аппарат власти в России. Эпоха Александра I и Николая I». Тогда, полтора десятка лет назад, мы и встречались. То интервью, собеседник внимательно вычитал, внёс нужные поправки. Но опубликовано оно так и не было. Причину назвать не могу, за давностью лет просто её не помню.
Да она теперь и не важна. Важен новый взгляд, который мой собеседник, на основании старых архивных документов, предложил читателям своей книги.
— Леонид Ефимович, в вашей книге десятки документов, которые даже исследователям мало известны или вовсе незнакомы. Как же так, ведь первая половина XIX столетия, казалось бы, давно изучена вдоль и поперёк?
— История всегда зависит от политики. И, конечно, высшие структуры управления страной, попытки их реформирования не могут служить исключением из этого правила. В XIX веке многие материалы, относящиеся к появлению в России министерств и поиску путей их развития, были недоступны для исследователей. А в советские годы история царского госаппарата считалась несущественной в научном отношении и неактуальной в политическом.
В результате до сих пор не все исторические источники были введены в научный оборот. Хотя на самом деле во всех крупных библиотеках, причём в открытом доступе, есть Полное собрание законов Российской империи, надо только прийти и снять эти тома с полки.
— Мы со школы знаем: Александр I из-за своей нерешительности так и не произвёл реформы, которые планировались в начале его царствования, а правление Николая I и вовсе было временем застоя и реакции. Какой вы увидели первую половину позапрошлого века теперь, с учётом новых документов?
— Я убедился, что на самом деле жизнь сложна необыкновенно. А общество к тому же ещё и капризно. Поэтому я как историк-архивист, всю жизнь проработавший в РГИА, должен избегать категоричных оценок.
Действительно, и Александр I, и Николай I — совершенно другого типа люди, нежели мы привыкли судить по учебникам и большинству исторических трудов. Человека нельзя обозначить ни фразой, ни абзацем, ни даже книгой. Тем более такую крупную фигуру, как царь.
Царь зависим от множества обстоятельств и людей. И в разных обстоятельствах, с разными людьми он разный. А значит, и эпоху того и ли иного царя никакими чеканными фразами не определишь.
Ну, скажем, Бородинская битва. С одной стороны, это поражение русской армии, ведь после неё Наполеон взял Москву. А с другой — мы гордимся этой битвой. Но зимой русские воспользовались хорошо, и всё в войне повернулось вспять. Поэтому, на мой взгляд, всё же чрезмерно превозносить русскую армию, гвардию, по меньшей мере, странно. Как и превозносить всенародный патриотизм той поры: во время Отечественной войны воровство помещиков достигло ужасающих масштабов. На военных поставках воровали все помещики!
Виноват ли Александр I, что война была такой? А Бог его знает! Может, и не виноват, просто Наполеон был умнее.
— Что ж, поставлю вопрос по-другому. В какой степени введение министерств и реформирование управления страной в начале XIX века повлияло на ход войны 1812 года?
— Отрицательно повлияло! Надо было воевать, а государственный аппарат не работал, перестраивался. При Александре увязли в хороших идеях, убедившись, что в России сделать что-нибудь в таком идеальном виде невозможно. Не потому что Россия какая-то дурная, а потому что было много людей, которые считали, что опасно доверять управление целыми отраслями одному министру.
— И Николай Карамзин — далеко не самый глупый человек своей эпохи — тоже считал, что министерства вводить не следует.
— Это то самое, о чём я говорил: нельзя определить человека одной фразой. В чём-то Карамзин был великолепен, а в чём-то… Когда начинаешь читать документы, всё начинает трястись и, в первую очередь, авторитеты.
— При Николае I, как свидетельствуют публикуемые вами документы, реформирование аппарата управления шло последовательнее…
— Александр — во многом из-за войны — увяз в реформах, и после войны они затормозились ещё больше. Николаю достался едва возникающий министерский аппарат. И в 1826 году он создал Комитет, которому поручил составить предложения дальнейшего реформирования.
Кстати, материалы этого Комитета были потом опубликованы, но ими никто из историков никогда особенно не пользовался. А если и пользовались, то в силу идеологических штампов не уяснили себе существа дела. Между тем в этих старых документах прочитываются и нынешние наши беды, потому что они вечные для России.
Первая беда — страна наша очень велика. Вторая — отсутствие дорог и транспорта, а потому управлять этими бескрайними пространствами фактически невозможно. И, наконец, третья — в том, что мы не католики, а православные, и потому мало в нас деловитости, стремления устроить свою жизнь самостоятельно и комфортно.
Я бы сказал, что николаевское царствование более расчётливое, деловое, требовательное.
Вот пример: в том Комитете 1826 года рассматривались даже предложения декабристов, врагов режима! Поэтому сегодня, я считаю, полезнее не отстаивать те или иные стереотипы, а заниматься аналитикой истории. Не надо ничего охаивать или, наоборот, превозносить. Нужно просто анализировать события прошлого без политической предвзятости. Только так можно чему-то научиться у предков.
— Например, научиться тому, как справиться с самовластием чиновничьего сословия.
В первой половине XIX века чиновников было очень мало. Счёт шёл сначала на десятки, а потом на сотню с небольшим в каждом министерстве. При этом большинство чиновников получало мизер, который не мог даже обеспечить сносное существование, поскольку в ту пору без прислуги одному справиться с бытом было фактически нельзя.
К тому же чиновная служба для дворян или для молодёжи из семей, занимавших положение в обществе, считалась не престижной. Но во второй половине того же века всё изменилось — чиновничьи ряды разрастались стремительно, и, по некоторым расчётам, в начале ХХ века Россия уже занимала первое место в мире по числу чиновников на душу населения. Что произошло?
— При Александре и Николае дворян в России было всего 4 процента — и личных, и родовых. Лишь единицы окончили университет, говорили на трёх-четырёх языках и отличали Фихте от Гегеля. Подавляющее большинство, даже люди с положением, были малокультурны и к тому же бедны. Значительная часть земельного дворянства сама пахала землю!
Поэтому в чиновники стремились только люди низких сословий — чтобы получить мундир, а потом, достигнув 8 класса по Табели о рангах, выслужить дворянство. Если ты в мундире, полицейский уже не имеет права дать тебе по шее, а дворянство позволяет и крепостных прикупить, хотя бы одного-двух в качестве прислуги. Вот это и привлекало на государственную службу. А ещё — возможность брать взятки. Это была традиция, и оба царя, сначала Александр, потом Николай, не очень-то с этим боролись. Считалось, что это житейская вещь.
— А вы как считаете?
— И я, грешный, тоже так считаю… Хотя, с государственной точки зрения, такая борьба, конечно, необходима.