Он не был героем. Он просто любил жизнь. Любил свою профессию и работу в тяжелейших условиях Севера. А ещё — умел дружить с теми, кого любил.
Дело было в октябре 1988-го.
С Володей Волковым я познакомился сперва заочно. Кто-то сказал:
— Свой в доску, последнюю рубаху отдаст…
А впервые мы обменялись рукопожатиями в первый день высадки на льдину дрейфующей станции «Северный полюс-31». Потому что шли мы с ним к этой льдине на разных судах. Он — на дизель-электроходе «Владимир Арсеньев», я — на ледоколе «Адмирал Макаров».
По пути останавливались на рейде неподалёку от полярных станций, располагавшихся по берегам Ледовитого океана, и вертолёт Ми-8 делал с борта «Арсеньева» несколько рейсов с грузами для полярников. Одна из остановок — чукотский посёлок Ванкарем, название которого прокатилось по всему миру весной 1934 года, во время спасения экипажа и пассажиров парохода «Челюскин».
Пока вертолёт работал, начальники нашей экспедиции Владимир Киселёв и Василий Сидоров решили слетать на берег с небольшой инспекцией. Нашлось место в Ми-2 и для меня.
Несколько рядов мрачных маленьких домиков вдоль галечной косы особенно удручающе выглядели на фоне предательски выпавшего свежего снега. Встретил нас
столь же потрёпанный народ. Причём, все были подшофе, и не так, чтобы чуть-чуть.
Из недолгого разговора, а спустились мы на эту грешную землю всего-то минут на двадцать, выяснилось, что здесь уже побывал Володя Волков — друг, брат и собутыльник всех полярников. И то ли он привёз с собой, то ли «у них было», но друг другом они явно остались довольны.
Слово «собутыльник» — может быть, несколько резкое, но точное в данном контексте, не осуждение — констатация факта. Пьяницей он не был, алкоголиком — тем более, но и мимо рта не проносил.
Мы подружились как-то сразу, хотя, кроме чая, пить в экспедиции было нечего. Однако потом, при встречах, навёрстывали — опорожнили не одну бутылку и в Певеке, и в Ленинграде, и в Москве. И я с гордостью называю его своим собутыльником и собратом, и рад, что был знаком с этим уникальным человеком, который всю свою жизнь отдал Северу и его людям.
К сожалению, уже почти 15 лет прошло, как Володя ушёл из жизни. Причиной стала какая-то желудочная болезнь — результат постоянных скитаний, перелётов, переездов и беспорядочного питания.
Печальную весть сообщила мне его дочь — Наталья Владимировна. Рассказала она и о том, что его огромный архив, фотоистория Севера за несколько десятилетий, остался практически неразобранным, и неизвестно теперь, кто и когда сможет его атрибутировать.
У Володи была феноменальная профессиональная память. Он мог, едва глянув
на снимок или негатив, тут же сказать, где и когда это снято, кто снят, каким аппаратом и какая была при этом погода. И профессионалом он был до мозга костей: и репортёр классный, и фотохудожник без дураков. Наблюдать, как он работает, — это было удовольствие. Но я пришёл в ужас, когда увидел, как на морозе под 30 он держит камеру голыми руками.
Спрашиваю:
— Ты, это, перчатки в каюте забыл?
— Какие перчатки? Я перчаток не ношу. В перчатках я никто.
— И не холодно?
— А, давно привык.
Ответил без всякой бравады, наоборот, закрывая тему, как неинтересную. Не о чем и говорить.
Вряд ли найдётся другой такой человек, который бывал практически во всех
мало-мальски обжитых полярных и приполярных точках — от Мурманска до Магадана, если не до Владивостока.
Впрочем, нет. Есть такой человек! Сергей Аркадьевич Кессель, многие годы возглавлявший Высокоширотные воздушные экспедиции «Север». И не одно десятилетие друживший с Волковым.
В ожидании вылета с «СП-31». Слева направо: В.А. Волков, полярный ас, командир Ил-14 Ю.И. Клепиков и С.А. Кессель
На верхнем снимке: Подпись: «СП-30». Начальник 2-й смены В.С. Ипполитов и В.А. Волков — в своей знаменитой шапке из полярного волка. 1989 год
Сергей Кессель рассказывает:
— Володя Волков очень часто бывал в Арктике с экспедициями «Север». Иногда, в связи с высоким доверием к нему начальства в ААНИИ (Арктический и Антарктический НИИ. — Прим. ред.), он даже зачислялся в штат экспедиции на должность инженера. Так ему было легче оформлять документы в погранзону, да и полевые в размере 112 рублей 50 копеек тоже не были лишними. Его снимки висели на стенах во многих кабинетах Института, в арктических посёлках, заполярных городах Норильске и Певеке. Он всегда, знакомясь с новыми людьми или встречаясь со старыми друзьями, дарил свои чудесные чёрно-белые фотографии, снятые в таких местах, где мало кто бывал.
Володя облетел практически всю Арктику по побережьям и островам, многократно бывал на научных дрейфующих станциях «Северный полюс» и на полярных станциях. За годы моей работы в Арктике мы сдружились, на материке бывали друг у друга дома — он у меня в Питере, а я — в его московской маленькой квартирке у станции метро «Новослободская».
В этой квартире его жене и дочке негде было пристроиться — всё было завалено плёнками, снимками и фотопринадлежностями, даже в ванной комнатушке не было свободного места. Поэтому, очевидно, он и остался один. Да ещё и выпить любил, и курил безбожно. В экспедициях мне тоже приходилось со всей строгостью ставить его на место. Но когда он давал слово, что больше не будет (как маленький ребёнок), то слово умел держать.
Парнем он был добродушным и коммуникабельным. Во многих центральных газетах и журналах публиковались его снимки с его же текстами. Да и сейчас, когда Володи нет с нами, его фотографии всплывают то в одной, то в другой книге разных авторов, пишущих на арктические темы. Добрая память осталась о Володе, но с чувством какой-то незавершённости чего-то.
Был Володя бродягой, и быт свой собственный так и не смог, к сожалению, обустроить…
Экспедиция по высадке на лёд «СП-31» неожиданно продолжилась до Аляски, где у мыса Барроу застряли во льдах три кита. Так мы с Володей стали участниками и операции по спасению китов. А потом вместе на Ми-8 с Барроу прилетели в Певек.
На память об этих событиях у меня осталась целая серия его снимков…
