С Сергеем Аркадьевичем Кесселем, известным полярником, мы давно на ты. И при встречах нам всегда есть о чём поговорить. Но сегодня, в день его 75-летия, говорить будет он, а я — только спрашивать.
Разговор пойдёт, конечно же, о нём самом, о его судьбе и работе. Об Арктике и Антарктике, которым он посвятил жизнь. О достижениях СССР в деле освоения ледовых шапок планеты и о тех временах, когда российский Север остался без руля и без ветрил.
— Сергей, насколько понимаю, сейчас в работе твоей и твоих коллег в который уже раз наступили не лучшие времена. Что в реальности происходит? Куда мы плывём?
— Из-за санкций в международном сотрудничестве в Арктике и Антарктике возникает немало сложностей. В Арктическом совете — есть такая международная организация — контакты с Россией прекратили многие западные страны — Канада, Дания, Исландия, Финляндия, Норвегия, Швеция и, разумеется, США. В таких условиях Россия находит альтернативные решения, укрепляя свою независимость, в том числе в северных широтах. Наши проекты работают, научная деятельность не прекращается.
Вот всего один пример. Готовится к первому плаванью Ледостойкая самодвижущаяся платформа (ЛСП) «Северный полюс», создание которой началось после прекращения работ со льда научных дрейфующих станций. Последняя — «СП-40» — была закрыта в 2013 году. Постсоветские станции — от «СП-32» до «СП-40» — могли работать не более, чем по одному году, так как потепление в Арктике вызвало утоньшение льда. Он стал разрушаться быстрее, а летом активно таял.
Мы и раньше говорили о преимуществах работы в Центральной Арктике с вмороженного в лёд судна. Яркий пример — экспедиция Фритьофа Нансена на «Фраме» в конце ХIX века. ЛСП планируется вморозить в лёд нынешней осенью. В процессе дрейфа со льдами учёные будут выполнять большой комплекс работ как с борта судна, так и с примыкающих ледяных полей.
Мне кажется, пока в условиях потепления не будет мощных льдов, платформа вполне сможет справляться со сжатиями и торошениями. Но когда наступят более холодные времена (а они не за горами!), большая парусность судна внесёт определённые трудности. Выправить большой крен, чтобы при сильных ветрах и сжатиях поставить судно на ровный киль, будет очень сложно.
— Сегодня, когда одна из главных тем разговоров в планетарном масштабе — потепление, наводнения, засухи, ты говоришь о наступлении холодных времён. Я с трудом сдерживаюсь от наводящих вопросов, но это тема для отдельного разговора. Пока же давай вернёмся в другие времена, когда начиналось другое похолодание, политическое. Ведь ты родился в Германии…
— Да, после войны папа служил в Германии, там я и родился, и у меня была няня — фрау Гертруда. Потом папу перевели на Украину. Потом в Горький, нынешний Нижний Новгород, там собралась вся наша большая семья — прабабушка, бабушка, папа, мама, сёстры.
Там же в 1960-м началась моя… нет, пока не морская, а речная биография. В детском речном пароходстве — сначала юнгой, потом матросом, боцманом… В 1963-м я уже ходил дублёром капитана до Волгограда. И в том же году поступил в Сормовский машиностроительный техникум. Там на практике мы работали в цехах и участвовали в строительстве атомных подводных лодок 670-го проекта. Начал заниматься боксом, а потом увлёкся штангой. И по сей день с железом не расстаюсь.
С детства читал книги про полярные экспедиции и решил стать полярным капитаном. И так это засело в голове, что когда в армии с отличием окончил школу сержантов в Иркутске, попросил распределить меня на Диксон. На что получил ответ: «Туда мы только двоечников отправляем, там в туалет по верёвочке ходят».
После службы год работал и готовился к поступлению в Макаровку — Ленинградское высшее инженерное морское училище имени адмирала Макарова. Учёба сочеталась с практикой. Сначала на Финском заливе, а потом, в 1975-м, на дрейфующей станции «Северный полюс-22», ещё позже в Тикси.
Бывали практики и в южных водах — в Средиземном море, в юго-восточной Атлантике, туда ходили до 30-го градуса южной широты, ближе к Африке. Окончив училище, работал на Байкале. Поднабрался опыта, перешёл в Арктический институт и в 1978-м стал начальником ледового патруля. Три навигации ходил на гидрографическом судне «Створ». В перерывах побывал ещё в двух экспедициях «Север».
— Что такое «ледовый патруль»? Звучит интригующе.
— Ледовые патрули — это экспедиции, которые возникли после гибели «Титаника», чтобы отслеживать изменения кромки льда для обеспечения безопасности мореплавания. Но в основном эти экспедиции выполняли океанографические работы —измеряли глубины, брали пробы воды и для химического анализа, ставили буйковые станции с самописцами течений, замеряли на разных горизонтах направление и скорость течений, и метеонаблюдения тоже вели.
— А где всё это происходило?
— Это был Центральный район Арктики — море Лаптевых и частично Восточно-Сибирское, потому что оно было здорово покрыто льдами. Сейчас оно гораздо свободней, а тогда всё было забито.
Наше судно базировалось в Певеке, но получал я его в Находке, после ремонта, и шли потом через Тихий океан, бухту Провидения и дальше на запад по Севморпути. Мне там всё было интересно, потому что по специальности я океанолог. А море и морские экспедиции, то, что я полюбил ещё юнгой, — всё это уже было моё.
И вот — вдруг! — в 1980-м, мне пришлось перейти на работу в Высокоширотную воздушную экспедицию «Север». «Ну, если у тебя там не получится, — сказали мне мои начальники, — определим тебя на белый пароход помощником капитана по науке, будешь плавать в своих любимых морях».
Так я и застрял в «Севере» на пять лет. Потом два раза зимовал — на острове Жохова и на «СП-30». Но это был для меня просто отдых в сравнении с работой в «Севере», очень тяжёлой именно для начальника. Подчинённые — каждый занимается в своём отряде своим узким делом, а ты должен всем заниматься и летать по всей Арктике. При этом приходилось бороться не столько с природой, сколько с бюрократией на местах.
Потом, после зимовки на «СП-30», мне пришлось вернуться в экспедицию «Север». Ещё на пять лет, до полного окончания её работы вместе с деятельностью последних советских дрейфующих станций.
— Расскажи подробнее, чем занимался «Север».
— Дел было много! Начиная с научной работы, когда на лёд, на короткий период от нескольких часов до пяти суток, высаживались «прыгающие» отряды учёных, кончая всем, что касалось деятельности дрейфующих станций. Находили для них подходящие льдины, строили там взлётно-посадочные полосы, завозили по морю и по воздуху оборудование, домики, палатки, ГСМ, трактора, продукты и, конечно, самих полярников. Уже в процессе деятельности «СП» доставляли туда свежие продукты, меняли личный состав. А потом — закрывали окончившие работу станции и снимали со льда людей и оборудование с помощью авиации и ледоколов. Это — если коротко.
— Ты как-то рассказывал, что все эти годы вёл дневники.
— Ну да, и в «Севере», и на острове Жохова, и весь 1988-й год на «СП-30». Это были не просто дневники, там и радиограммы, и какие-то схемы, и вообще всё, связанное с работой.
На «СП-30» дрейф у нас был сложный, и мы чуть не врезались в остров Жаннетты. Я боялся, что нас несёт на эти острова — Жаннетты и Генриетты. Две опасные полярные красавицы приближались с каждым днём, и я отмечал постоянно глубины, наши координаты, и прочее. И в какой-то день стали видны оба острова, причём на огромном расстоянии. Жаннетта была в 79 километрах, а Генриетта — ещё дальше, сто с чем-то. Они поднимались над горизонтом за счёт рефракции, но это были реальные изображения. Я всё это и фотографировал, и зарисовывал.
И вот в 14 километрах от Жаннетты наша льдина вдруг повернула. А мы уже сидели на рюкзаках. Думали — всё, будут нас спасать вертолётом, как 14-ю льдину, где начальником был Юрий Борисович Константинов. Они тогда вмазались в Жаннетту, и всё у них там расколотило.
А мы вдруг повернули на юг. Шли-шли, снова повернули на восток, нарисовали петлю и пошли на север. Вообще непонятно было, как мы дрейфуем, и я стал запрашивать Валерия Николаевича Купецкого, он великий был АНГО — начальник научно-оперативной группы штаба морских операций восточного сектора Арктики…
— Да, я его хорошо помню, человек мыслил настолько оригинально, что ставил подчас своих коллег перед фактами, от которых у них волосы вставали дыбом!
— Но я ему верил. Я его запрашивал: «Не понимаю, куда мы дрейфуем?». Он ответил: «Сергей Аркадьевич, там застамушены льды, поэтому вы дрейфуете не по ветру, вот вас и крутит». Тогда — понял!
— Поясню для читателей: стамуха — большая льдина, севшая на мель.
— Ну да… Это уже был конец советской Арктики.
Когда в 1990-е всё стало валиться, я по инерции, что ли, продолжал сотрудничать с авиацией. Сначала пошёл в Москве к Петру Задирову, с которым мы когда-то в Певеке прекрасно работали. Он парашютист, испытатель парашютов. Погиб совсем недавно, но на земле, нелепая случайность. Хотя в воздухе много раз рисковал жизнью… Он меня взял к себе, лётным директором, занимался я в его фирме Центр авиапарашютных экспедиционных работ «Полюс» (ЦАПЭР) организацией полётов на Ил-76, хотя летали мы и на «Руслане», и даже на «Антее». Потом вернулся в Петербург, открыл здесь филиал Петиной фирмы и летал на Ил-76 на Север, на Дальний Восток, на Чукотку…
— А тебе самому приходилось прыгать с парашютом?
— Один раз собрался, у нас все работники должны были прыгать. В Киржаче дело было. И тут пришёл мой заместитель, полковник в отставке Анатолий Сичевой, говорит: «Сергей, на кой чёрт тебе это нужно?» — «Ну, ты-то прыгал?» — «Так я был лётчик, истребитель. Нам положено. У меня девять прыжков, мне хватило. Не надо доверять свою жизнь этой тряпочке. Не надо». Так я и не прыгнул с самолёта, только с вышки три раза. Зато у меня дочка младшая прыгала. Как бы вместо меня.
С Задировым мы летали по всему Северу, пока всё это дело не прекратилось…
— Но без работы ты не остался?..
— Никогда не думал, что занесёт меня в Антарктиду, но случилось так, что на семь лет там застрял. Сначала было как-то неинтересно, хотя и любопытно. Прилетел туда в первый раз на Ил-76, а там старые полярнички, с которыми я в Арктике работал. Они: «Серёжа, ну как тебе Антарктида?» — «Фигня какая-то: стою — лёд не дрейфует, не ломается. Материк и материк».
— Так и не прикипел?
— Нет, потом стало интересно, там же своя специфика. Мы и там летали, делали десантирование с Ил-76 на станцию «Восток» и в другие точки. На 83° широты у нас фьюил-депо было, с промежуточной заправкой небольших самолётов, которые к нам на полюс возили туристов.
Но самое главное — я Антарктиду стал изучать заново. Ну, было дело, когда ходил в курсантах, но это всё была теория … К тому же интересно путешествовать по Южной Африке, мы ведь летали через Кейптаун. Однажды целых восемь дней мотались по Африке на машине.
— А на Севере больше не бывал?
— Нет, совсем-то я Арктику не бросал, в 2010–2012-м работал на Таймыре. Там находилась российско-шведско-английская экспедиция, а я занимался логистикой —высаживал их, снимал, делали ротации и потом закрывал эту экспедицию.
— Труд и на Северном полюсе, и на Южном — это всегда экстрим. А тебя послушать, так ты словно на службу каждое утро ездил на троллейбусе…
— Конечно, случались и приключения. На «СП-30» я чуть не погиб из-за одного мерзавца. В полярную ночь в полном обмундировании искупался в океане. Кое-как выбрался, ледяной весь, не помню, как до лагеря добрался… Километра два, наверное. Спасла закалка. Вода — минус 1,8° (температура замерзания океанской воды).
Когда я там моржевал, мне очень нравилось купаться именно в солёной воде, — идёт быстрая теплоотдача. Потом выходишь ещё голый на ветерочек, постоишь при температурке 30–40°, и как будто иголочки начинают покалывать, хорошо, — значит, созрел, поймал кайф. Среди полярников было много моржей.
— А настоящие моржи?
— Приплывал к нам один. Собачку утащил. Лучшую нашу собачку, Джульку.
А вот медведей там было видимо-невидимо, это мы оказались в медвежьем углу. За 16 месяцев я насчитал 86 появлений медведей на нашей льдине. Бывало, сразу по три-четыре приходили, с разных сторон… Вели они себя все по-разному — иногда агрессивно, только с помощью ракетницы можно было их отогнать. На одного медведя ухлопали ящик ракет, а он не уходит — голодный, чует запах с камбуза…
Так что с медведями у нас было весело. Уже привычка была: из домика выходишь — оглядываешься по сторонам. И на крышу домика тоже смотришь…
Вот такие экспедиции были интересные. Но главное там дело — не в медведях и не в моржах, а в научной работе!
— И здесь ты тоже преуспел! Автор монографий, статей, книг по истории освоения Арктики. Есть кое-что и на моей книжной полке.
— Ещё с курсантских времён меня заинтересовали дрейфующие ледяные острова и шельфовые льды. Первая моя книга так и называлась — «Ледяные острова Арктики». Но все мои научные увлечения, которые шли параллельно практической работе, — это отдельный приключенческий роман. Если мы туда нырнём — наше интервью закончится недели этак через две.
— Тогда вопрос личного характера. У тебя четверо детей, внуки. А сколько было прощаний с семьёй, зимовок, командировок! Все эти полярные экспедиции по году-полтора… Как всё это влияет на семейную жизнь?
—– Ты, наверное, не мне первому задаёшь этот вопрос. И ответы, наверное, были разные. Как и у моряков, космонавтов, геологов, журналистов, так и у полярников последствия твоего долгого отсутствия дома бывают разные. Но убеждён, когда всё в твоей жизни основано на любви — к человеку, к профессии, к самой жизни, — любые разлуки можно перетерпеть.
