Наш интернет-журнал продолжает публикацию сказов о Петре I, которые выходят из-под пера петербургской писательницы Людмилы Лапиной [Сказы о Петре I | Мозгократия; Сказы о Петре I (продолжение) | Мозгократия].
Шла тяжёлая, очень долгая Северная война. И хотя город-столица на быстрой Неве уже стоял, а широкие гулянья и фейерверки гремели часто, но казна страны таяла. Много было расходов — обучение недорослей за границей, приглашение иностранных архитекторов, строительство кораблей…
Царь Пётр напряжённо мыслил, как пополнить российскую казну. Он и на бороды уже ввёл налог, и на соль, и на дрова… Очень помогло введение Гербовой бумаги — теперь казна России пополнялась с каждой деловой сделки. Но где взять ещё денег, чтобы продолжить войну до победного над шведами конца?
И собрал царь Пётр совещание, где господа сенаторы долго рассуждали о российской грядущей победе, но конкретно так ничего и не придумали. Разгневался царь Пётр на своих нерадивых подданных. Неужели только у него должна болеть голова о великом будущем государства?
Велев всем выйти, даже лучшему другу Алексашке Меншикову, пригорюнился царь, раскурил любимую трубку, выпустил клуб сероватого дыма, а когда открыл глаза, увидел перед собой грозного князя-кесаря Фёдора Ромодановского, второе лицо государства.
И сказал князь-кесарь:
— Пойдем со мной, надёжа-государь. Покажу тебе клад старинный, самоцветный.
Посмотрел царь тяжёлым взглядом на друга покойного отца и произнёс:
— Знаю я с детства эти легенды, будто в тайных подвалах Кремля хранятся старинные клады. Да разве это не старушечьи сказки?
— Которые — да, а которые — нет! — кратко и туманно ответствовал Ромодановский.
Пётр пожал плечами и поехал с князем-кесарем в Москву, а там они взяли свечу и тайно сошли в кремлёвские подвалы. Повёл князь-кесарь Петра под самые дальние и тёмные подвальные своды. Уже скоро они шли по воде, а каменный потолок опустился так, что царю пришлось нагнуть гордую венценосную голову.
Так шли они, шли и уперлись в тупик, перекрытый низкой железной дверкой. Пётр вопросительно взглянул на князя-кесаря. Но Ромодановский молча подошёл к стене и нажал камень. Ржавая железная дверка отворилась со страшным скрипом. Петру пришлось согнуться в три погибели, шагая за князем-кесарем в потаённую комнатку.
Там в дрожащем свете свечи они увидали множество сундуков, а в центре, на самом большом сундуке, окованном железом, стояла Чаша. От неё исходило серебристое сияние, затмившее свет одинокой свечи.
— Смотри, государь, вот эта Чаша досталась князю Ивану Васильевичу.
— Вижу, непроста эта чаша, — произнёс Пётр, щурясь от её сияния. — Я думал, это всё сказки. Сэр Исаак Ньютон рассказывал о ней, но говорил, что она сокрыта в Стоунхендже. Дотуда я ещё не добрался…
— Чашу сию спас княжич из Феодоро, что в Крыму, когда его родину разорили турки и всех жителей убили. Княжич уберег Чашу, или, лучше сказать, она его уберегла, и прибыл с ней в Москву к князю Ивану Васильевичу, — пояснил князь-кесарь.
— И что, с тех пор уже более трёхсот лет она так и стоит здесь, в подвалах нашего Кремля? — спросил царь Пётр.
— Да, государь, она здесь стоит с того самого года, как Колумб открыл Америку, а наш князь Иван Васильевич похоронил сына Ивана и в его честь заложил крепость на берегу Наровы-реки.
Пётр нахмурился. Не любил он вспоминать начало Северной войны, разгром русских войск шведами под Нарвой, напротив Ивангорода на другом берегу реки Наровы.
— Чем же ещё знаменита сия Чаша? — строго спросил царь Пётр.
— Эта древняя Чаша из разрушенного Иерусалима, государь. Она охраняет и исполняет желания. Просто попроси помощи.
— Однако самого князя Ивана она не охранила от злодеяний, за которые он потом столько каялся перед образами! — промолвил царь Пётр и задумчиво уставился на Чашу.
В её мягком сиянии перед глазами царя разворачивались видения огромных судов и флотилий под Андреевским флагом. Они входили в гавань прекрасного города с мраморными дворцами и церквами. Огромный купол гранитного собора сиял как второе солнце.
Пётр вздохнул и промолвил:
— Ах, у меня много желаний. Но главное — пусть скорее окончится война со шведами победой нашего русского штыка! — и с этими словами царь дотронулся до Чаши.
Пальцы его ощутили раскалённый металл, мягкое серебристое сияние вдруг полыхнуло ярко-белой молнией. Царь и князь-кесарь зажмурились, а когда открыли ослеплённые глаза, Чаша светилась прежним мягким серебристым сиянием.
Царь и князь-кесарь поклонились чудесной Чаше и молча, пятясь, покинули потайную комнату.
Когда Пётр и Ромодановский вышли из кремлёвского подвала, им сообщили, что прибыли заграничные дипломаты. Ништадтский мир со Швецией был заключён навсегда.
Царь Пётр забрал Чашу в Санкт-Петербург и спрятал в самом сердце города — в Петропавловском соборе. Годы спустя, умирая, он велел похоронить себя рядом с чудесной Чашей.
Вот и стоит с тех пор Северная столица России, не склонившаяся ни перед кем и не смытая самыми страшными наводнениями. Пётр Великий и Чаша Грааля берегут Санкт-Петербург.
