Многие, в том числе коренные петербуржцы, уверены, что исторический центр Северной столицы распланирован и возведён, как повелел царь Пётр. Но это совсем не так.
Если бы мы перенеслись в январь 1725 года, в те скорбные дни, когда скончался первый российский император, то с большим трудом разглядели бы в устье Невы прообраз будущего Санкт-Петербурга.
Со времён основателя Города до наших дней уцелело меньше десятка зданий и сооружений. На Петровской набережной — Домик Петра I, хранящийся под стеклянным колпаком. В Петропавловской крепости — собор во имя Святых апостолов Петра и Павла, а также Петровские ворота. В Летнем саду — Летний дворец Петра I и Екатерины I. На Васильевском острове — дворец князя Александра Меншикова, Кунсткамера и здание Двенадцати коллегий. На Шпалерной улице — дворец адмиралтейств-советника Александра Кикина (Кикины палаты)…
Обратите внимание, все эти строения находятся в разных сторонах исторического Петербурга. Объясняется это тем, что единого плана будущей столицы у Петра не было. Историк Густав Богуславский признавал: «Создать на берегах Невы новый город европейского типа и новую столицу России — эта идея Петра не была осуществлена при его жизни…» [1. С. 168].
Была лишь общая идея — будущий город должен затмить своим великолепием европейские столицы, а, следовательно, возводить его надо по замыслу, другими словами — по регламентам. Во-первых, это означало, что першпективы следовало пробивать прямые, параллельные и пересекающиеся друг с другом. А во-вторых, каждый дом и каждый участок следовало обустраивать по предписанным образцам, вплоть до высоты печных труб. В частности, если у кого дом деревянный, так чтобы фасад красили под кирпич, и все дома должны стоять в одну линию, а если у кого не стоят, так чтобы «поправляли».
При Петре I это была неимоверно трудная задача, если учесть скудость материалов и рабочей силы, которую испытывал Город, начинавший строиться фактически с нуля да к тому же за границей, ведь де-юре эти земли ещё принадлежали Швеции и перешли к России только в 1721 году, через 18 лет после основания Петербурга.
Однако на самом деле и это была ещё далеко не вся трудность. Царь Пётр никак не мог решить, где именно будет располагаться его город-«парадиз».
В январе 1712 года государь задумал перенести центр будущего Петербурга на остров Котлин, где уже семь лет возводился нынешний Кронштадт.
В том же году передумал — Городу быть по левой стороне Невы, от того места, где нынешний Литейный проспект до того, где теперь Таврический сад.
В 1714 году появился третий адрес — окраинная Выборгская сторона. Правда, до дела тут не дошло, потому что государь вновь передумал. На сей раз решено было сердцем Петербурга сделать Васильевский остров.
Перед тем как отбыть в новое путешествие по Европе, Его Величество велел генерал-губернатору Александру Меншикову рыть на острове каналы, как в Амстердаме, «дабы были против Эреграхта»,то есть чтобы были такими, как главный канал тамошней столицы. Правда, в Голландии, известное дело, климат мягкий, а здесь почти полгода даже Нева покрыта толстым слоем льда, но этих «незначительных подробностей» государь предпочёл не заметить.
Ну, проблему с каналами, решили просто. Поковыряли землю да и бросили. И царю, когда он, вернувшись на родину, увидал эти узкие неглубокие то ли каналы, то ли канавы, не оставалось ничего другого, как плюнуть и отступиться.
А вот государева приказа о строительстве здания коллегий ослушаться было никак невозможно. Хотя эта блажь грозила обернуться ещё бóльшей опасностью. Осенью ледостав на Неве продолжается примерно две недели, да примерно столько же времени весной река освобождается ото льда. И выходило, что при отсутствии мостов — строить их Пётр категорически запретил — правительство должно было или перебираться на большую землю или оставаться отрезанным от страны, отказавшись на время от управления огромным государством.
Параллельные заметки. Первые жители Петербурга — как русские, так и приезжие иностранцы — проклинали всё на свете. Царёвы решения были переменчивы не меньше, чем здешняя погода. Уже построенные дома Пётр требовал не только перестраивать, чтобы соответствовали регламентам, но к тому же переносить на новое место — то туда, то сюда…
И, главное, ты не мог ничего поделать. Земля под твоим домом тебе не принадлежала, и всё происходило по той же методе, по какой уже в начале нашего столетия сносили в Петербурге под коммерческое строительство гаражи: на ваш дом и прочие постройки никто не претендует — забирайте, а земля государственная и принадлежит государю.
* * *
Лишь в 1718 году на основе предложений Жан-Батиста Леблона начало вырисовываться представление о том, какой быть будущей столице.
Весь город в невском устье разбили на пять административных частей с южной границей по реке Мойке. Сохранили прежнюю идею о параллельно-перпендикулярной системе улиц и проспектов. А ещё, как предложили архитекторы Георг Маттарнови и Николай Гербель, наметили пять лучей (Гербелевых першпектив) — будущие Галерную улицу, Вознесенский проспект, Гороховую улицу, Невский проспект и Миллионную улицу, — дабы, расходясь от Адмиралтейства, прорезали они столицу в разных направлениях.
И, наконец, ещё один главенствующий принцип — Город должен быть «регулярным».
Понятие «регулярный город» (построенный по правилам) вошло в европейскую практику с лёгкой руки выдающегося французского архитектора Франсуа Блонделя (1618–1686). Великий Блондель, как его называли на родине, считал, что «архитектура обязана всем, что в ней есть прекрасного, математическим наукам» и «пропорции — причина красоты». Поэтому городские магистрали должны быть прямыми, площади и кварталы — геометрически правильными, а весь город должен иметь общий план.
Но общий план Петербурга при жизни Петра I так и не появился. Побывавший на невских берегах в 1714 году ганноверский резидент при русском дворе Христиан Вебер писал: «Вместо воображаемого мною порядочного города, я увидел кучку сдвинутых друг к другу селений, похожих на селения американских колонистов» [2. С. 5]. И в следующие годы, вплоть до кончины Петра, эта картина мало изменилась.
* * *
Продуманный и детальный план градостроительного развития Северной столицы возник лишь после 1737 года. В тот год и в предыдущий страшные пожары уничтожили значительную часть Города. И — нет худа без добра — появилась реальная возможность на практике осуществить идеи, которые были сформулированы ещё при Петре I.
Реализацией этой задачи предстояло заняться учреждённой по указу государыни Анны Иоанновны Комиссии о Санкт-Петербургском строении. Точнее — полковнику Петру Михайлову сыну Еропкину, которого назначили главным архитектором Комиссии.
Еропкин был широко образованным человеком — кроме архитектуры, имел глубокие познания в философии, истории, математике, был отличным рисовальщиком, владел несколькими языками, в том числе латынью. Ещё в юности, даром что происходил из обедневшего рода, он сперва поучился в только открывшейся тогда Морской академии, но поскольку проявил склонность и успехи в рисовании, его вскоре включили в небольшую группу юношей для изучения архитектурного искусства за границей.
Параллельные заметки. И всё это, замечу, благодаря старшему тёзке — государю Петру Алексеевичу, который сердцем радел об образовании своих молодых подданных. В первой четверти XVIII века, по царскому указанию, в Европе обучались не меньше тысячи русских юношей [3. С. 131].
Почти все царёвы посланцы постигали премудрости кораблестроения и военно-морской службы. Но были и те, кого откомандировали учиться другим наукам, в том числе архитектуре и живописи.
* * *
Восемь лет пробыл Пётр Еропкин с товарищами в Европе — учился и во Франции, и в Голландии, но больше всего в Италии. Жили бедно, но за бесценный капитал почитали возможность познавать «европскую» учёность.
Еропкин усвоил главные принципы градостроительства. Перво-наперво, конечно, принципы Блонделя. А помимо этого — новый архитектурный стиль, словно перечеркнувший сухое и строгое кватроченто. Этот стиль — барокко — не только позволял архитектору дать волю своему воображению, но и поражал зрителя богатым роскошеством непривычных форм.
Рим вдохновил молодого зодчего сочетанием старого хаоса небольших жилых домов и новыми прямыми широкими магистралями, рассекавшими Вечный город. Большие площади, словно гордясь своей красотой, выставляли на всеобщее обозрение величественные дворцы и целые архитектурные ансамбли [3. С. 132]…
Увы, по возвращении на родину Пётр Еропкин не смог в полную силу реализовать свой талант зодчего. Сначала, в соответствии с указом Анны Иоанновны, руководил возобновлённым возведением Александро-Невского монастыря, выполняя в свободное время заказы для богатейших сановников (к сожалению, эти здания не сохранились до нашего времени или были существенно перестроены). А потом началась работа в Комиссии о Санкт-Петербургском строении, не оставлявшая ни времени, ни сил на собственные архитектурные проекты.
Жалел ли об этом Пётр Михайлович, неизвестно. Определённо можно сказать только одно: перед ним открылся такой масштаб возможностей, который мало кому из его коллег выпадал когда-либо не только в российской, но и в мировой истории. Еропкину предстояло возвести не одно, пусть даже грандиозное, сооружение и даже не архитектурный ансамбль, а целый город. Да какой город — столицу Российской империи!
* * *
Господин полковник архитектуры работал в помещении, выделенном для Комиссии, «во все дни безысходно», «а некоторые ночи были, что и вовсе не спал» [3. С. 136]. Именно он, Еропкин, фактически главный архитектор Города, являлся руководителем и душой составления генерального плана Санкт-Петербурга.
В основу этого проекта легли задуманные ещё Петром I три магистрали, лучами расходящиеся от Адмиралтейства, стоящего на берегу Невы. Главная перспектива — Невская (будущий Невский проспект), ещё одна — Вознесенская (ставшая Вознесенским проспектом) и между ними — Средняя (в дальнейшем названная Гороховой улицей, по фамилии купца, построившего себе здесь каменный дом).
Еропкин объяснил назначение этих першпектив кратко и ясно: «Те улицы ведены прямо на Адмиралтейскую спицу… для лучшего… вида и красоты» [3. С. 137].
В ту же пору на карте Города возникли и другие магистрали: будущие улицы — Болотная (ныне Коломенская), Большая и Малая Конюшенная, Владимирская (ныне Владимирский пр.), Звенигородская, Преображенская (ныне Марата), Садовая… Кроме того, свои официальные наименования получили 17 улиц, 15 мостов, 5 площадей и 5 каналов.
Преобразился и Васильевский остров. Большая першпектива (ныне Большой проспект) стала по-настоящему главной улицей острова: на ней высадили два ряда деревьев, и она превратилась в красивую аллею. С обоих концов першпективы — площади с большими церквами. А на Стрелке наметили большую полукруглую площадь с видом на Неву, Петропавловскую крепость, Адмиралтейство…
Пётр Еропкин обладал высоким профессионализмом и широким умом. Об этом свидетельствуют и системный план градостроительного развития Петербурга на ближайшую и дальнюю перспективу, и большой теоретический труд «Должность архитектурной экспедиции», над которым Пётр Михайлович четыре года работал вместе с Михаилом Земцовым и некоторыми другими архитекторами. Это был первый в России архитектурно-строительный трактат, с подробным указанием прав и обязанностей зодчих.
* * *
Через несколько лет после возвращения из-за границы Еропкин вошёл в круг сильных мира сего. Круг манящий и опасный…
В начале 1730-х годов сблизился с Артемием Волынским. Он был человеком своенравный и рисковым. Неоднократно его ловили на крупных взятках. Но при этом способный государственный деятель, в разное время занимал ответственные посты и не раз на деле доказывал, как умеет работать. А ещё он слыл любителем книг, имел прекрасную библиотеку, к тому же был «мастер писать».
Впрочем, некоторые историки полагают, что на самом деле «мастером писать» был Еропкин, шурин Волынского, и писал Пётр Михайлович в том числе «прожекты» лучшего государственного устройства, где не будет бироновщины.
Ну, а дальше случилось то, что и должно было случиться. Волынского обвинили в заговоре против Анны Иоанновны. В этот заговор были вовлечены ещё несколько человек, в том числе архитектор Еропкин. Всех жестоко пытали, и в 1740 году не менее жестоко казнили.
…С тех пор минуло более 280 лет. Пётр Еропкин давным-давно уже не бунтовщик и заговорщик, а один из выдающихся зодчих в истории Петербурга, чей вклад в облик Северной столицы России невозможно переоценить. Тем не менее, в отличие от других выдающихся петербургских архитекторов, память о Петре Михайловиче в Городе никак не увековечена. Нет ни площади, ни улицы, ни переулка, ни сквера его имени, ни памятной доски…
Литература
- Богуславский Г.100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича. М., 2011
- Длуголенский Я.Н. Век Анны и Елизаветы. Панорама столичной жизни. СПб., 2009
- Карпов Г.М. Архитектор Пётр Михайлович Еропкин // Вопросы истории. 2011, №2
