За свою охотничью практику мне не раз доводилось по многу часов мёрзнуть, стоя на номере в окладе на волков. Однако тот первый оклад запомнился мне на всю жизнь…
В ту пору мне едва исполнилось четырнадцать. Но я уже вполне самостоятельно осваивал охотничьи угодья на севере глухой Тверской тайги. И в руках у меня было отличное ружьё, подаренное отцом, — бельгийская двустволка двенадцатого калибра (в те послевоенные годы дорогие трофейные ружья были не редкость и у простых охотников). А вот в компании с опытными волчатниками я оказался впервые…
Крупными хлопьями повалил снег. Он надёжно скрывал притаившихся на номерах охотников в белых маскировочных халатах, заглушая лесные звуки. В назначенное время с противоположной стороны оклада донесся негромкий крик одного из загонщиков — «Поглядывай!», оповестивший, что волки стронулись с лёжек и дали свежий след.
Я стоял неподвижно уже довольно долго, и постепенно острота моих первых впечатлений притупилась. От усталости прислонился спиной к шершавому стволу вековой ели. Снег постепенно нарастал на поднятом капюшоне маскировочного халата и плечах. Забудешься на короткое время, и кажется, что это снежные хлопья стоят на месте, а деревья и кусты — и ты вместе с ними — несутся сквозь снежную кутерьму куда-то ввысь.
Мёртвая тишина в лесу лишь изредка нарушалась стрёкотом сорок и тревожным клёкотом ворона. Судя по всему, изголодавшиеся за долгую зиму птицы уже обнаружили покрытую кровавым снежным месивом поляну, где волки совсем недавно закончили свою трапезу. Теперь, рассевшись по макушкам заснеженных елей, сороки громко кляузничали, выдавая мёрзнувшим на номерах охотникам скрывающихся где-то в лесной чаще серых разбойников: «Жадины! Не поделились добычей… Но скоро, скоро придёт ваш час расплаты…»
Всегда, становясь на номер, почему-то стараешься интуитивно угадать, откуда пойдёт зверь. Вот невдалеке в кустах промелькнуло что-то серое — неужто волчьи уши, или это мне померещилось? Нет, это какие-то маленькие птички перепорхнули с ветки на ветку…
Наконец, где-то на противоположной стороне оклада раздаётся одинокий сухой выстрел. Лес вокруг сразу как будто ожил, и снежное наваждение с меня сразу спало. Из-под сугроба, неподалёку от меня, высунулась, проткнув ослепительно белый снег, серая змеиная головка. Я вздрогнул от испуга — откуда зимой взяться змее? Головка повернулась сначала в одну, потом в другую сторону. Наконец, по маленькому хохолку на ней, до меня дошло — это проснулся прятавшийся под покровом снега рябчик. Он быстро огляделся и, подняв снежную пыль, выпорхнул из своей снежной постели, чтобы тут же нырнуть в покрытые снегом еловые лапы над моей головой.
Спустя некоторое время снег идти почти перестал, и за моей спиной взошло зимнее солнце, отбросившее на поляну длинные тени от утонувших в белом саване стволов деревьев. Теперь я начал следить за тем, как тени от деревьев медленно перемещаются слева направо от меня по снежной целине, отмеряя ход светила на небесном своде…
Присутствие зверя я ощутил неожиданно. На прочерченные передо мной тени деревьев внезапно налегла ещё одна тень, которая плавно плыла по залитой солнечным светом поляне. Стараясь не делать резких движений, я плавно повернул голову в сторону находившихся за моей спиной флажков.
Матёрый волк шёл неспешным шагом вдоль линии флажков, рассекая снежную целину и склонив лобастую голову. Я медленно поднял стволы ружья. Но в этот самый миг бирюк зашёл за густую поросль елок и словно растворился.
Теперь я мог видеть только плавное скольжение его серого загривка над макушками низкорослых ёлочек, покрытых снежными шапками. Немного помешкав, я взял чуть пониже этой едва различимой серой полосы и выстрелил — волчий загривок мгновенно исчез. Выждав некоторое время и досадуя, что плохо распорядился выстрелом, я не удержался и, нарушив правила, сошёл с номера, чтобы посмотреть, куда лёг заряд.
Видимо, я всё же завысил, и заряд картечи пролетел мимо зверя. На какой-то миг я оторвался от изучения следов и поднял голову — волк стоял, развернувшись грудью ко мне, шагах в двадцати. Он пристально смотрел мне в глаза, но, видимо, яркий встречный солнечный свет и маскировочный халат мешали ему различить меня среди покрытых снегом деревьев.
Мой второй торопливый выстрел навскидку сорвал его с места, и он молниеносным прыжком метнулся за ствол вековой ели. На этот раз заряд картечи всё же настиг его. Волк оскалил зубы в предсмертной гримасе и вцепился ими в толстую ветку ели, стараясь удержаться на лапах. Но силы всё же покинули его, и он так и повис с закушенной веткой в зубах.
Я быстро перезарядил ружьё и поспешил вернуться на свой номер, ожидая получить нагоняй от загонщиков. Впереди было редколесье из тонких сосенок. Спустя некоторое время по нему, шагах в восьмидесяти от меня, вытянув «полено» в линию с хребтом, стремительным галопом понёсся второй волк. Он двигался уверенно, легко рассекая грудью снег, и по дуге стал заворачивать в мою сторону.
После удачного начала я уже не испытывал обычного в таких случаях волнения. Взяв небольшое упреждение, плавно нажал на курок. И ощутил, как волк принял удар картечи на себя. Туловище его, обданное снежной пылью, дёрнулось — клыкастая пасть раскрылась, и из неё вывалился окровавленный язык. Однако зверь всё так же упорно, не останавливаясь, продолжал двигаться в сторону флажков. С разных направлений раздалось ещё несколько дуплетов…
Через некоторое время показался загонщик, который тропил следы моего второго волка. Я тихо окликнул его и вместе с ним подошёл к тому месту, где второй волк получил от меня заряд картечи. На снегу отчетливо были видны ярко-красные брызги крови. Чем дальше мы шли по волчьему следу, тем становилось заметнее, что прыжки зверя становятся короче и короче. Матёрый лежал уже перед флажками мёртвый, уткнувшись окровавленной мордой в снег.
Загонщик поздравил меня с трофеем, а узнав про ещё одного подстреленного волка, усмехнулся:
— Новичкам всегда везет!
Стали подводить итоги. Один матёрый, судя по следам, всё же ушел из оклада, разорвав после выстрела бечеву с флажками и обделавшись от страха жидким помётом. Другого волка смертельно ранил лесник Василий, который ставил меня на номер. Но когда загонщики пошли проверять, выяснилось, что подранок ушёл, волоча перебитую переднюю ногу.
Соединив разорванную линию флажков, решили добирать оставшихся в окладе волков на следующий день.
Из леса выбрались уже в сумерках. При подходе к деревне охотники окружили небольшой островок кустарника среди поля, послали загонщиков. Те с гиканьем и треском стали ломиться через кусты, и спустя некоторое время из них выскочили два здоровенных русака и понеслись вскачь, разбегаясь под углом друг к другу. Охотники не дали им набрать скорость и тут же уложили их несколькими уверенными выстрелами.
Придя в избу лесника, вкусно пахнувшую щами, и вручив хозяйке заблаговременно ошкуренных и выпотрошенных зайцев с куском шпига в придачу, охотники разоблачились и сели за стол.
Пока Вера — жена лесника — загружала в русскую печь громадный чугун с нашпигованной зайчатиной и картошкой и ставила на стол миски с горячими щами, взрослые разлили по старинным гранёным стопкам слегка разведенный спирт и с удовольствием выпили, поздравив меня «с полем!». Поужинав вместе со всеми, я примостился на широкой лавке, возле горячей печки, и начал засыпать.
Как всегда, начались громкие разговоры о прошедшей охоте. Охота на волков отличается тем, что каждая её деталь фотографически запечатлевается в памяти охотника на всю жизнь, настолько она эмоционально напряжена.
Уже перед тем, как окончательно провалиться в сон, услышал рассказ Василия о забавном случае. Этой осенью на глазах у его соседки волк увёл с собой в лес овцу, держа её зубами за ухо и вдобавок подгоняя хвостом, словно кнутом. Соседка схватила вилы и, причитая, бежала за ними сзади чуть не до самой опушки леса, но волк даже не подумал отпустить добычу. Со стороны казалось, что это влюбленная парочка просто решила прогуляться до леса. Выслушав его рассказ, слегка захмелевшие охотники тут же стали отпускать по этому поводу крепкие шутки…
Проснулся я от того, что Вера тормошила меня за плечо, приглашая за стол, на котором уже дымился чугун с тушёной зайчатиной. Но есть мне больше не хотелось. От усталости и от всего пережитого за день я вновь забылся сладким сном.
