Почему ты часто мы сталкиваемся с грубостью и бессердечием? Почему приветливая улыбка, участливость, отзывчивость встречаются нам так редко? Где искать ответ на эти вопросы?
Читать интернет-новости — мука мученическая. Там убили, там ограбили, там по пьянке сбили наповал трёх людей, стоявших на автобусной остановке, там полтора года сосед насиловал девочку-инвалида…
Если каждый день сидеть в этом во всём, можно потерять веру в человечество, а то и спятить. Я не преувеличиваю. Несколько лет назад моя хорошая знакомая, зам. главного редактора информагентства, уволилась с работы. Впечатлительная натура, она стала страдать бессонницей, испытывать угнетённое состояние и решила, что здоровье дороже.
Но куда деваться из того общества, в котором мы живём? Из же него не уволишься.
Куда деваться, когда едешь по проспекту и тебя нагло, на грани ДТП, не включая мигалку, подрезает затонированная «Лада»?
Куда деваться, когда в час пик на станции метро входящая толпа, едва открылись двери, вваливается в вагон, не дав тебе выйти?
Куда деваться, если учительница при всём классе, кричит на тебя, без пяти минут выпускника: «Бестолочь!»?
И что делать, когда в жару официантка выгоняет старушку из-под спасительного кондиционера, потому что «здесь кафе, а не зона отдыха для пенсионеров», хотя половина столиков пустует?..
Это началось не вчера и даже не позавчера. Ещё в конце 1920-х годов испанский мыслитель Хосе Ортега-и-Гассет в своей классической работе «Восстание масс» обронил: «…насилие стало бытом».
Такую ситуацию — как, впрочем, и возникновение ряда тоталитарных режимов в некоторых европейских странах — учёные объясняли массовизацией общества, которая произошла в первой четверти ХХ века и усугубилась в результате Первой мировой войны.
Учёные говорили, что прежние патриархальные связи, с их правами, обязанностями и общественными институтами, оказались разорванными, а новые ещё не появились. Былые общности — хутор, деревня, село, маленький городок — на глазах ушли в прошлое, потому что народ хлынул в большие города, где никто никого не знает. Миллионы людей превратились в маргиналов, в толпу.
К тому же тут вступил в силу ещё один фактор. До этого, в XIX веке и раньше, народ знал, что от него ничего не зависит. Он всегда оставался полностью бесправным, и никаких инструментов, чтобы повлиять на какие-либо социальные перемены, у него не имелось.
А тут возникли политические партии и выборы, профсоюзы, защищающие права трудящихся, пошли разговоры о социальном равенстве… Всё это, конечно же, были благотворные новшества, вот только знания и опыт, который научил бы, как пользоваться этими благами, у всех отсутствовал.
Права свои люди, как водится, почуяли быстро, а что такое ответственность, взять в толк не могли. Этим и воспользовались разные политики-популисты авторитарного и тоталитарного толка, захватывавшие власть.
Так в жизнь Старого Света вошла крайняя жестокость, которая брала своё криком, кулаком, наганом и пулей, а затем — безжалостностью государственной машины…
Ну, сегодня-то вроде всё уже по-другому. В том смысле, что люди стали качественно иными. Теперь они достаточно хорошо образованы, имеют самый широкий доступ к информации, а главное — за плечами у них горький опыт прошлых поколений, переживших кровавый ХХ век.
Всё так. Да не совсем…
Современный мегаполис не даёт многим — правильнее сказать, слишком многим — быть добрыми друг к другу.
Город устанавливает непомерно высокий темп жизни, а тут ещё каждый из нас подсознательно зависит от десятков, сотен, тысяч окружающих его людей. От соседа по лестничной клетке, водителя едущей радом машины, автоинспектора, официанта, продавца, вузовского преподавателя, врача — всех перечислить невозможно, но почти все они несут нам какую-то угрозу — потенциальную или реальную, на деле или хотя бы на словах.
Эта зависимость вызывает подспудное напряжение. А напряжение, в свою очередь, требует разрядки. И тогда…
Мать со всего маху бьёт своего пятилетнего сынишку по попе за то, что тот залетел в лужу:
— Я кому сказала в лужу не лезть!
Парень в метро уткнулся в свой мобильник и не уступает место стоящей рядом женщине, которая годится ему в матери («А чо, я тоже с работы!»).
Кондуктор выгоняет из трамвая старого деда, забывшего дома проездной:
— В следующий раз будете помнить! Выходите, кому сказала! Чего, я ещё должна перед контролёрами за вас отвечать?!
Все они и подобные им уверены в своей безнаказанности.
В одном случае — «Я же мать! Мой ребёнок, воспитываю, как считаю нужным!».
В другом — «Да пошла эта тётка куда подальше! Плевать, всё равно мы с ней никогда больше не встретимся!».
В третьем — «Я всё делаю по инструкции, а потому никакой начальник ко мне не придерётся!».
И обратите внимание, почти никогда и почти никто за обижаемых — будь то ребёнок, женщина или пожилой человек, — не заступается. Почему? Потому что жестокость уже настолько в нас въелась, что мы её не замечаем? Или по старой присказке: «Мне что, больше всех надо?».
Не знаю, у каждого свои оправдания. Знаю только, что эффект бумеранга никто не отменял. Как бы ни был огромен город, каждому всё вернётся сторицей — и хамство, и грубость, и жестокость. Да что там, что ни день — возвращается.
