Из всех грибов мой дед больше всего уважал рыжики. Вот он, вернувшись рано утром с полным берестяным коробом лесных красавцев, важно восседает на табурете, в подшитых валенках на босу ногу, перед растопленной печкой.
Дед не спеша пыхтит «козьей ножкой» и внимательно следит за тем, чтобы бабушка, перебирая грибы, не выбросила чего-нибудь лишнего.
Рыжики, словно отчеканенные из красной меди екатерининские пятаки, были в том году на редкость крепкими. Очищенные от прилипших к их упругим шляпкам еловых иголок, они сразу посыпались солью и аккуратно, слой за слоем, укладывались в глиняный горшок. Потом бабушка задвинет горшок в печь, и рыжики будут томиться там рядом с караваем ржаного хлеба. До сих пор я помню вкус горбушки духмяного ржаного хлеба и пареных рыжиков со сметаной.
У деда была большая, даже по дореволюционным меркам, семья — десять ртов. Одними грибами такую ораву не прокормишь, и он промышлял ещё охотой и рыбалкой.
Вот и нынче, управившись по хозяйству, он уселся за кухонный стол и принялся неторопливо раскладывать на нём охотничьи припасы. В окрестностях объявился медведь, который повадился мять овёс. И соседи подбивали деда подстрелить мишку за потраву: у него было единственное на всю округу ружьё — двустволка центрального боя. Дед, однако, не спешил. Стояла середина августа — топтыгин не успел ещё как следует набрать жиру. Но тут дошёл слух, что в соседней деревне пропала корова. Скорее всего — работа косолапого…
Делать нечего, дед решил вечером покараулить медведя на засидке. Достал из металлического ящика, закрывавшегося от детворы на миниатюрный навесной замок, латунные гильзы 12-го калибра и небольшую шкатулку, сделанную из польского серебра (мельхиора), в которой хранились пистоны. Вставил пистоны в позеленевшие от порохового нагара и пахнущие селитрой латунные гильзы, насыпал в них чёрного дымного пороха. Порох отмерял по старинке — пригоршнями, насыпая на глазок в заскорузлую от работы большую ладонь. Туго запрессовав заряды просаленными войлочными пыжами, вырубленными из голенищ отслуживших свой век валенок, сверху на пыжи положил тяжёлые самокатанные свинцовые пули. В довершение зажёг огарок свечи и запечатал патроны расплавленным воском.
Теперь для предстоящей охоты всё было готово.
Ещё до начала сумерек старый охотник налегке вышел из дома. До овсяного поля было не больше часа ходу. К опушке леса он шагал напрямик, через покосы. Ноги, обутые в лёгкие чуни, бесшумно скользили по зелёной отаве. Высоко в небе парили ястребы-канюки, изредка издавая крики, напоминающие мяуканье голодных котят. Уверенно отыскал тёмный прогалок скрытой под густым пологом леса дороги, по которой местные мужики обычно ездили заготавливать на зиму дрова, и углубился в чащу.
Сумерки начали сгущаться, когда он добрался до намеченного места. Засидка была на закрайке поля, неподалёку от обнаруженного им накануне по примятой траве выхода медведя из опушки на овсяное поле. Угнездившись между корней стоящей на краю поля берёзы, он приготовился ждать. Судя по времени, ждать оставалось недолго. Правда, если медведь вообще надумает выйти сегодня на овес.
Темнело. Над полем, отливающим бледно-голубым светом, поднималась багровая луна. Прокурлыкали, пролетая низко над полем, журавли. Где-то на другом краю поля раздалось яростное чуфыканье косача. Время от времени, со свистом рассекая крыльями воздух, над головой притаившегося охотника стали проноситься и садиться на вечернюю кормежку стайки кряковых уток…
Стало совсем темно. Всё понемногу стихло, только докучливо звенели назойливые комары. На поле опустился лёгкий туман, похолодало. Дед подумал, что пора бы уже возвращаться домой, как вдруг за спиной у него послышались странные утробные звуки, напоминающие мычание коровы. Но вскоре всё опять затихло.
Дед насторожился и решил подождать.
Луна уже поднялась над горизонтом. Теперь она стала меньше и светила не багровым, а блёклым голубоватым светом. На небе одна за другой затеплились первые звёздочки. Туман то приподнимался над землей, то опять опускался, сгущаясь…
«Эх, опять не будет огурцов в этом году, — попенял про себя дед, — рано нынче стали выпадать августовские росы».
Вдруг он услышал, будто за спиной у него раздались чьи-то неторопливые шаги. Вскоре шаги стали слышны совсем отчетливо — кто-то, не таясь и не спеша, продвигался по высокой траве со стороны леса.
«Если медведь, то почему он не пошёл своей проторенной тропой? Или, может, это припозднившийся грибник выбирается из леса?», — подумал дед.
По мере приближения звуки шагов то затихали, то слышались вновь. На охоте очень важно углядеть добычу первым, но охотник сидел спиной к лесу и боялся пошевелиться, чтобы не выдать себя. Да и кого бы он смог различить в уже непроглядной лесной чаще?
А шаги всё ближе. Теперь уже можно было не сомневаться, что кто-то уверенно движется в сторону засидки. Не доходя нескольких шагов до дерева, под которым сидел охотник, медведь — а теперь уже не оставалось никакого сомнения, что это был он, — внезапно остановился и замер. Видимо, что-то насторожило его — то ли вновь нарушившее тишину ночи тягостное мычание, то ли подозрительное дерево на краю поля.
Дед сидел неподвижно, вжавшись спиной в корявый ствол берёзы, всеми силами стараясь унять обычное в таких случаях волнение. Он явно ощущал у себя за спиной смрадное дыхание медведя и боялся, что запах вспотевших от волнения ладоней, сжимающих ружье, выдаст его зверю.
Так продолжалось довольно долго. У охотника стало уже ломить поясницу, а ноги онемели от неподвижного сидения в неудобной позе. Наконец, медведь тронулся с места. Слегка изменив направление, он вышел на освещённое луной поле и стал неторопливо обходить засидку. Расстояние до него было вполне достаточное для убойного выстрела. Дед поднял ружьё, прицелился, стараясь поймать отблеск мушки в рассеянном свете луны, и нажал на спусковой крючок…
Медведь рявкнул; густое облако дыма на некоторое время заслонило зверя, но опытный охотник отчётливо услышал шлепок, когда тяжелая пуля вошла в его тушу. Но вместо того, чтобы упасть и начать кататься по полю, как это обычно делает смертельно раненный медведь, этот вдруг опустился на зад и развернулся в сторону охотника.
После того, как дым рассеялся, на фоне белой берёзовой коры охотник был весь как на ладони. Медведь, слегка оправившись от контузии, стал медленно подниматься на дыбы, явно готовясь «идти на драку». Старый охотник не торопился, зная по опыту, что стрелять теперь ему придётся уже точно в голову медведя, и класть зверя надо будет наповал, поскольку быстро вскочить и укрыться от него за стволом берёзы уже не будет никакой возможности.
Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы… Небо вдруг прорезала яркая полоса света. Она озарила всё вокруг. Что-то тяжёлое с низким гулом пролетело по небу и ухнуло на землю. Земля вздрогнула, светящаяся полоса, прочерченная по небу, ещё некоторое время продолжала таять в воздухе, потом стала разрываться, образуя на тёмном небосводе таинственные знаки. В полуверсте от засидки вспыхнул и загорелся овес.
Ошалевший от испуга медведь рявкнул и кинулся, ломая кусты, к лесу. Дед, хотя и был не слишком набожным человеком, испуганно перекрестился и стать шептать про себя молитву…
Немного придя в себя, он, прежде всего, поспешил к занявшемуся огнём овсу. Лето в том году было сырое, ветра не было, и огонь распространялся по ещё не вызревшему овсу довольно вяло. Затоптав огонь и уняв волнение, дед огляделся вокруг и без труда обнаружил посреди обуглившейся от огня земли неглубокую яму, внутри которой лежал, расколовшись надвое, большой камень. Края по месту разлома блестели свежим сколом, отражая лунный свет.
Успокоившись, он решил дождаться рассвета, чтобы отыскать то место в лесу, откуда доносились странные звуки, похожие на предсмертное мычание коровы. Как только рассвело, он отправился вглубь леса и через сотню шагов вышел на небольшой бочажок. Действительно, посреди него он увидел погрузившуюся в жидкую грязь по самые ноздри корову. Судя по всему, это и была та самая бурёнка, которую потеряли накануне в соседней деревне.
Бедное животное было ещё живо, но уже совсем обессилело в тщетной попытке выбраться из засосавшей её трясины. Теперь корова уже не мычала, а только изредка поднимала голову вверх, делала короткий вдох и опять опускала ноздри в жижу, не в силах держать голову на весу. Выдыхаемый из ноздрей воздух выдувал на поверхности жижи тут же лопавшиеся пузыри.
Поняв, что в одиночку ему корову из трясины не вытащить, дед вырубил топором ольховую жердину и с трудом подсунул её под морду животному. Теперь, по крайней мере, та могла свободно дышать.
Утром бурёнку вытащили всем миром вызванные дедом на подмогу мужики. Но про ночное знамение и про лежащий посреди овсяного поля, упавший с неба камень, спасший его от когтей разъярённого медведя, дед никому не проронил ни слова.
На следующий день, взнуздав лошадь, он поехал верхом к памятному месту. Доехав до камня, который был всё ещё тёплым, он соорудил из жердей волокушу и, взвалив на неё одну из отколовшихся от камня половин, притащил её домой.
Камень долгое время лежал на дворе без дела. Изредка дед использовал его как наковальня, когда нужно было разогнуть гвоздь или расплющить какую-нибудь железку. Ещё на этом обломке хорошо было точить топоры, поскольку камень оказался на редкость твёрдым…
Через некоторое время после того памятного события началась война, потом революция. А кончилось всё тем, что дом и хозяйство деда сгорели дотла во время пожара. Уцелели только ружьё да металлический ящик с охотничьими припасами. Их дед, как наиболее ценные вещи, едва успел вытащить из огня.
Камень он не бросил. Вместе со своим уцелевшим от пожара немудрёным скарбом погрузил его на телегу и под сочувственные взгляды соседей поехал обживать новое место. То, что дед взял с собой камень, соседи восприняли как чудачество — никто же не знал, что это был небесный камень.
На новом месте, чтобы не вызывать досужих разговоров, дед взял зубило и попытался вырубить на камне восьмиконечный крест. Но камень плохо поддавался, и, несмотря на все усилия, сделать удалось лишь небольшие зарубки, наметившие контур православного креста.
Когда дед умер, за неимением лучшего, его семеро сыновей водрузили этот камень с уже готовым крестом на его могилу. Но тут пошли новые войны, и могила моего деда вместе с небесным камнем затерялась…
Фото из архива автора
