Андрей Буровский, автор вчерашней публикации в «Мозгократии», поставил вопрос о том, почему петербуржцы так не похожи на жителей других городов России. И оставил свой вопрос без ответа…
Выдающийся балетмейстер, один из основателей американской балетной школы Джордж Баланчин детство и юность прожил в Петербурге, а затем, вскоре после Октябрьской революции оказался за границей и бóльшую часть жизни обитал в США. Уже на склоне лет, когда его спросили, кем же он себя ощущает, Георгий Мелитонович Баланчивадзе ответил:
— По крови я — грузин, по культуре — несомненно, русский, а по национальности — петербуржец.
Согласитесь, это посильней всех «парадных» и «поребриков».
Так что же вот уже свыше трёх столетий так сильно влияет на непохожесть жителей Северной столицы — на их характер, поведение, речь? Конечно, не на всех жителей, но на многих.
Попробую перечислить главное.
Во-первых, Петербург был задуман и построен по замыслу. Потому Достоевский и назвал его «умышленным городом». Магистрали и площади здесь рождались не так, как это было удобно горожанам, а по плану, выстроенному в соответствии с принципами «регулярного» города, модными во Франции в первой половине XVIII века. В итоге, Петербург в отличие от других русских городов, состоит в основном из параллелей и перпендикуляров.
Петербуржцы давно к этому привыкли и прекрасно ориентируются даже в не очень знакомом районе, тем более что город разрезают в определённых направлениях Нева, Мойка, канал Грибоедова (Екатерининский) и Фонтанка. Казалось бы, всё так просто. Но вот, например, москвичи в Питере плутают, потому что Белокаменная нарезана кругами, и они привыкли ориентироваться по-другому.
Так рождается местный менталитет.
Во-вторых, поведенческий стиль в Петербурге складывался тоже по-особому.
Сначала, в XVIII веке, — под влиянием иностранцев. Их тут было не так много, как сегодня иные себе представляют, — не больше 18 процентов по отношению ко всему городскому населению. Но во многих отраслях — в экономике, в городском хозяйстве, в управлении, в интеллектуальной жизни — они задавали тон. А потому и влияли на поведение живших рядом россиян.
Позже такое воздействие оказывали, несомненно, чиновники и офицеры, поскольку и тех и других в новой имперской столице было непропорционально много, а ещё позже, уже в XIX веке, — разросшаяся интеллигенция.
Отсюда — такие привычки, как строгость и аккуратность в одежде, учтивость в поведении, отсутствие крика и громкого смеха в публичных местах, толерантность в отношении людей другой национальности и веры (приехавший в Россию Александр Дюма при виде в самом центре Петербурга храмов разных религий тут же предложил назвать Невский проспектом Веротерпимости)…
В-третьих, приверженность к своему местному языку.
«Парадная» вместо «подъезда» объясняется, наверное, тем, что до революции состоятельные петербуржцы (даже Михаил Сперанский, второй человек в империи) жили на съёмных квартирах и входили в дом с парадного подъезда по парадной лестнице, а Башмачкины и Девушкины — с чёрного входа по чёрной лестнице. Неудивительно, что после революции всем захотелось тоже жить как богатые, и, по крайней мере, входить в свой дом через парадную.
Почему в Питере «поребрик» вместо «бордюра», как в Первопрестольной, — не знаю. Но почему «кольцо» вместо «конечной», могу сказать: в Петербурге трамвай появился позже, чем в Москве, но именно он стал самым распространённым видом городского транспорта, и на конечных остановках трамвай делал кольцо и шёл в обратную сторону.
А «карточка», вместо «проездного», — скорей всего своеобразное наследие Гражданской войны, когда продуктовые карточки в Петрограде были не сытней, чем в дни Ленинградской блокады.
И многие слова, в отличие от москвичей, петербуржцы произносили по-особому. Через «ч»: «булочная», а не «булошная». Через «е»: «певец», а не «пивец». Через «о»: «Москва», а не «Масква».
…В каждом большом городе складывалась своя общность людей, у которых появлялись характерные общие черты — поведенческие и речевые. И чем больше город, тем больше было таких особенностей. В моей домашней библиотеке есть две прекрасные книги — Евгения Иванова «Меткое московское слово» и Владимира Елистратова «Язык старой Москвы», в которой собраны около 7000 (!) чисто московских слов и выражений. А словарь Владимира Даля, изобилующий несметными языковыми богатствами Нижнего Новгорода, Вятки, Твери, Пскова!..
ХХ век сильно нивелировал эти различия между городами. Люди стали гораздо больше ездить и переезжать на новые места жительства. Радио, а потом и ТВ отменили диалекты и большинство местных речевых особенностей.
Однако в Петербурге-Ленинграде одни «свои» черты поведения и речи исчезли позже, чем это произошло в Москве и прочих крупных городах, а другие дожили до наших дней. Почему?
Возможно, причина таится в судьбе города. Он долго и тяжело переживал утрату своей столичности, затем блокаду и «Ленинградское дело», попытавшееся перечеркнуть трагический героизм жителей в годы Великой Отечественной войны. А ещё позже — эпоху, когда он стал «великим городом с областной судьбой»… В итоге город стал интровертом, вынужденным с особой силой хранить своё прошлое, свои традиции, свою особость.
Сделать это было очень трудно. После Октябрьской революции и Гражданской войны население города сократилось почти в 3 раза, а после Ленинградской блокады — более чем в 5 раз. Однако и в первой половине 1920-х, и во второй половине 1940-х население в считанные годы восстановилось. Но что самое удивительное, оба раза восстановилось не только большинство петербургских правил поведения, языковых норм, но и особенностей характера горожан.
Сумеют ли они уцелеть в нынешнем XXI веке?
