Дело было на рубеже 1960-х. Субботним вечером в общежитии пединститута Чебоксар произошло незаметное событие, резонанс которого вышел за пределы не только института, но даже Чувашии.
Студенты никуда не торопились. Один из них, Женя Ястребцев, взял аккордеон. Ребята, присев рядом, пели. Неожиданно дверь открылась. В сопровождении членов совета общежития вошли парень и девушка. Женя продолжал играть: ну пришли, и что из этого. Он не знал, что с проверкой общежития пришли члены институтского профкома Г. Давыдова и Э. Дмитриев.
Должно быть, их обидело это отсутствие реакции. Как потом написали в своей докладной записке эти двое, «Галя Давыдова попросила остановиться “многоуважаемых” солиста и аккомпаниатора. На этот раз остановились и сразу вопрос: “Кто вы такие и откуда?” Спрашиваем, кто дежурит и почему у вас в комнате порядка нет, т.к. в комнате было невыносимо, ни на одной койке заправки не было. На стенах висели голые…»
Это из докладной записки Дмитриева профкому. Многоточие тоже.
Порядка действительно в тот вечер не было. Кровати вообще были застелены, но не по единой почему-то установленной профкомом форме. Изображения обнажённых фигур были прикреплены к стене, это верно. Никто не находил в этом ничего сомнительного. В комнате жили студенты художественно-графического факультета. Рисунки были элементом обычной учебной композиции. Как это объяснить? Посетителей просто спросили, на каком факультете они учатся. На историческом? Ну, тогда им трудно понять, почему художники пишут обнажённую натуру.
Обстановка накалилась. Дмитриев не нашёл ничего лучше, как ответить:
— Раз выпили, ведите себя как положено.
Это была обидная ложь. Никто из студентов не пил. Но им не понравилось, как ведут себя гости, их ровесники, в чужой комнате. Не понравилась манера в ответ на возражение спрашивать: «Как фамилия?» и тут же записывать её в блокнот. Знай, мол, что тебе это не пройдёт. Поэтому в ответ на обидное «выпили» Ястребцев с презрением бросил парню:
— Баба ты, хоть и в мужском пальто.
Знал бы он, как дорого обойдётся ему эта фраза. Сначала совет общежития, потом институтский профком вместе с комитетом комсомола обсуждали неслыханное: рядовой студент позволяет себе противоречить членам общественных организаций. Нужды нет, что эти члены и руководители всяческих комиссий такие же студенты, как и все остальные. Проникаясь чувством превосходства, они без стука могут войти в комнату. Не снимают шапок, не вытирают ног. Захотят — перевернут постель, проверят содержимое тумбочек. Возражаешь — значит дерзишь. «Выселим», «выселим» — только и слышно от общественников.
И вот профком и комитет ВЛКСМ на совместном заседании обсуждают персональное дело Евгения Ястребцева. Первокурсник художественно-графического факультета из тех людей, кто цену себе знает и голову держит высоко. Он успел после школы окончить техникум и отслужить в армии. Обладает способностью наживать себе друзей, потому что весел и открыт, охотно поможет товарищу. И когда его стали упрекать в неуважении к «старшим товарищам», не сдержался:
— Я с автоматом в руках защищал вас.
В глазах маленьких профсоюзных и комсомольских начальников это как явный признак нескромности усугубило его вину. Заседание решило выселить Ястребцева из общежития. Добавлю, что тогда же другой студент за более серьёзный проступок (затеял драку в общежитии) отделался выговором.
Мой очерк «Наказание строптивого» был посвящён системе взаимоотношений рядовых студентов и их товарищей, избранных на общественные должности. В основе дела Евгения Ястребцева лежало предположение, что одни — избранные в члены профкома и комитета ВЛКСМ — могут распекать, давать указания и директивы. Тем более, что в их руках находится возможность решать такие вопросы, как предоставление места в общежитии. А остальные — должны слушать указания, принимать к сведению, беспрекословно выполнять. И не спорить.
Как сказал мне председатель институтского профкома, Ястребцев допустил непростительное, оскорбив старших товарищей. Имеется в виду отнюдь не возраст, а общественное положение.
Вот оно зерно конфликта. Из вузовских комсомольских и профсоюзных комитетов охотно брали на работу в райкомы и горкомы комсомола. Отсюда удобно восходить к карьерным вершинам. Ещё студенты, они уже не рядом с остальными, а выше. Хоть маленькая, но власть, и вполне это осознают. Так создаётся модель их поведения в будущем. Так что дело Ястребцева в миниатюре представляло собой систему будущих отношений взрослой жизни. Ты, рядовой, знай своё место и не вздумай протестовать, когда унижают твоё человеческое достоинство. Сегодня за свою гордость ты выселен из общежития. А что будет с тобой завтра? Может быть, лишишься работы.
Этой последней мысли в моём очерке, конечно, не было. К ней можно было прийти, слегка продолжив рассуждения насчёт превосходства избранных на должность.
Как прореагировали в Чебоксарах на публикацию? Обком ВЛКСМ, органом которого была газета, обвинил меня в противопоставлении студента общественным организациям и в поддержке анархии. Я получила выговор и, не согласившись с такой оценкой, написала в «Известия».
Приехавшая в Чебоксары корреспондент Элла Максимова показала известинский класс работы. Я слушала, как дотошно, не пропуская ни одной детали, расспрашивала она участников истории. Не только защитников Ястребцева — особенно внимательно она выслушивала всех оппонентов, включая высоких должностных лиц.
Очерк Максимовой «Рядовой студент» имел совсем другой акцент. «Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут»… — таким эпиграфом из «Горя от ума» начинался разговор.
Вы вольны думать, что ссора двух молодых людей едва ли заслуживает внимания широкой общественности, писала Максимова. Но когда ваш ребёнок произносит свои первые слова, в педвузе сдаёт первую сессию тот, кто через несколько лет вместе с учительским дипломом получит право вмешиваться в его характер, будущее. Так вот, способы разрешения конфликта на всех его ступенях противоречат постулатам педагогической науки. Нет в Чувашском институте органичной для педагогического вуза радости открытия человеческого таланта. Не берегут здесь способных студентов, без сожаления расстаются с ними. А мир ребёнка — это мир учителя. Подавай своему ученику примеры мужества или малодушия, учи гордости или дай почувствовать мелкие выгоды подхалимства. И если молодой специалист не принесёт из своего института в свой класс достоинства, — то какими вырастут его ученики? Учитель повторяется в них. А он, выйдя из таких рук, будет ли нравственным человеком?
Такую цепочку зависимостей от одного мелкого, вроде бы незначительного случая до воспитания гражданского достоинства в детях выстроила Элла Максимова в своём очерке.
«Известия» поддержали нашу редакцию, и это было моральной победой. Но ещё раньше произошла другая моральная победа. За день до приезда Максимовой в институте состоялось комсомольское собрание. Женю Ястребцева единогласно избрали секретарём комсомольского бюро факультета. Однако учиться в Чувашском пединституте он не смог, вынужден был перевестись в другой город.
