Поколения составляются из конкретных людей. И люди эти — не одинаковые. Тех, кто подрастает сегодня, тоже нельзя свести к единому знаменателю.
Недавно возвращался я домой после занятий. Подождал автобус в тенёчке, забрался в набитый салон, но нашёл себе сидячее место. Люблю по детской привычке сидеть у окна, хоть солнце там иногда жарит напропалую.
И так повезло, что оказался внутри компании молодых ребят. Студенты истфака, как понял из разговора. Сам я, конечно, в их беседу не лез, ещё не хватало этих старпёрских придирок: «куда клонится индекс, точнее — индифферент ваших посягательств?». Тем, кто успел забыть, напомню, что это цитата из повести Василия Аксёнова «Коллеги». Эпизод, в котором пара подвыпивших фронтовых друзей пытается вызвать на диалог Сашу Зеленина и его друзей, медиков пятого курса.
Да я сам очень хорошо помню свои разговоры со старшими, когда мне едва минуло двадцать лет, а им… Им было значительно меньше, чем мне сейчас.
Так что я просто сидел и слушал. И знаете — с огромнейшим интересом.
Сначала — то есть у них это была уже середина беседы — они спорили о колоннах. Какие колонны, где и какого стиля стоят в нашем Петербурге — дорические, коринфские, ионические…
— Смотри, смотри, — закричала вдруг девочка, сидевшая напротив меня. — Вот они — дорического ордера.
Жаль, что постеснялся я оглянуться. Плавают у меня в голове странные слова вроде «волюта», «антамблемент», но как их приложить к месту — не очень-то понимаю. А эти ребятишки вполне в теме.
Далее зашёл разговор о географии. Что Адриатическое море лежит к востоку от Аппенинского полуострова, согласились они между собой достаточно быстро. А как называется то, что западнее? Тут же из мусорной кучи, которую я иногда называю мозгом, выскочило — Тирренское. Но сказать вслух постеснялся. Вдруг да совру на радость и смех подрастающим поколениям.
Зря стеснялся. Народ быстро обратился за помощью к поисковику и — удостоверил мои тайные знания. Вообще-то кроссворды, чайнворды и прочие судоку не люблю, но иногда пошуровать в лингвистических запасниках бывает занятно.
Пока я разбухал от самодовольства, студенты перешли от географии к судостроению. Один из них занимается сугубо античностью, а потому повернул разговор в сторону боевых кораблей древнего мира. Проблема оказалась вполне серьёзной: как гребцы распределялись на пентере? На триреме — где три ряда весел — относительно было понятно. Им, наверное, не мне.
Я за свою жизнь много махал веслом, но в небольшой компании. На каяке, где лопатил воду в совершеннейшем одиночестве. На байдарке-двойке, где уже приходилось соотносить свои действия с первым номером. На катамаране-четвёрке, когда лоцман организовывал работу экипажа воплями «Хоп!.. Хоп!.. Хоп!..», иногда добавляя «пару слов без падежей», по выражению Владимира Высоцкого. Но как же могут работать совместно люди, размещённые друг над другом в три ряда… в пять?.. Это остаётся мне непонятным до сей поры. Хотя и много читал о всяких войнах — греко-персидских, пелопонесских, пунических…
Однако отличник-античник, встреченный мной в автобусе, повёл беседу ещё дальше и выше. Мол, во флоте Антония был корабль высотой аж в сорок рядов. Я, грешным делом, вспомнил ржавый, огромный лайнер из «Водного мира», придуманного Кевином Кёстнером. Но однокашники другу своему не поверили. Парень же доказывал, что чертежи такого «гребноута» сохранились. Неясно только, было ли построено это судно или же так и осталось в тупике инженерной мысли.
В самый разгар спора они вылезли на Стрелке, а я покатил дальше на Петроградскую сторону, сортируя услышанное.
Мне очень понравились эти ребята. Я ещё раз уверился, что нет потерянных поколений. То есть, было одно, то, что прошло через залитые грязью траншеи Первой мировой войны. Было, отметилось в литературе и оставило нам в назидание истории Джейка Барнса и Роберта Локампа. А те, кто выстоял перед танками Манштейна и Гудериана, потерянными себя не считали. И правильно делали. С чего же нынешние молодые вдруг жалуются, что их потеряли?
Жалобы эти, однако, пропитывают русскую литературу издавна. «Он пел погибшей жизни цвет // Без малого в осьмнадцать лет», — саркастически замечает Пушкин, описывая поэта Владимира Ленского. Дальше больше. «Печально я гляжу на наше поколенье, // Его грядущее иль пусто, иль темно», — сетует Лермонтов. «Суждены нам благие порывы, // Но свершить ничего не дано», — констатирует Некрасов. «Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат», — утешает современника Надсон. Всё это мы заучивали ещё в средней школе.
Думали, что эти ламентации остались в XIX веке. Но нет. «Мы любим лицемерно, настороженно, // Мы дружим половинчато, несмело», — это уже вторая половина века ХХ. Тогда, в конце 1950-х годов, Евтушенко вынужден был маскироваться, прятаться за идеологию политического противостояния. «Монолог битников» — назвал он это признание. Теперь стихотворение публикуется под своим настоящим названием — «Ирония». «И наша же усталая ирония // Сама иронизирует над нами», — заключает поэт, оглядывая своих современников.
Молодые во все времена жаловались на несправедливый, жестокий мир: «Неправда и зло полновластно царят // Над омытой слезами землёй». Эти строки Надсона можно приложить к любому десятилетию.
Мы забываем о мудрости, идущей сквозь века и тысячелетия. Всё, что есть, было раньше нас и будет после.
Когда люди плохо говорят о своём поколении, я слышу попытку оправдать собственную леность ума и тела. К примеру, слышу я постоянно, что, мол, «современная молодёжь требует визуализации текста». Да, не все, а вы, конкретно вы — Саша, Антон, Максим, Катя!.. Вспомните, как Алиса в сказке Кэрролла восклицает — что же за книга без картинок и разговоров! Вы, именно вы, так и остались на уровне десятилетней девочки. И похоже, что ничего сложнее таблицы умножения вам уже не осилить.
Забавную байку рассказал мне коллега. «Плавала» у него на экзамене одна симпатичная девочка, которую он тащил наверх изо всех сил. Измучившись вконец, он задал один простейший вопрос, уточнив при этом, что уровень задания примитивнейший, как если бы он спросил — кто воевал в греко-персидских войнах? И тут же спохватился:
— А кстати, кто воевал в греко-персидских войнах?
— Греки, — ответила девушка после недолгого размышления.
— Верно! — обрадовался доцент. — А с кем же они сражались?
— С персидами?..
Однако, вернусь к ребятам, встреченным мной в автобусе. Ведь они говорили не только об архитектуре и античной истории. Двое занимаются новейшими временами. И один из них, когда зашёл спор о колоннах, вдруг бросил тяжёлую фразу: вы там про дорийские и коринфские, а у меня к колоннам ещё один эпитет — обожжённые, там, где расстрелянный Верховный совет.
Наверное, мы с ним по-разному смотрим на одно и то же событие. Но ведь думают люди, думают, пытаются осмыслить ту самую державинскую реку времён. Об этом я с удовольствием побеседовал бы и с этим парнем, и с его друзьями. Как знать, может быть ещё и представится случай. По крайней мере, понятно, что есть с кем говорить, спорить. Есть на кого надеяться.
