85 лет назад, 1 сентября 1939 года, Гитлер развязал Вторую мировую войну, самую масштабную и самую смертоносную в истории цивилизации. Борцы с нацизмом были всюду, в том числе и в Берлине.
Она родилась в Петрограде, за два месяца до Февральской революции. Четвёртая из пяти детей в семье. Домашние звали её ласково — Мисси. Никто и представить себе не мог, какая судьба выпадет этой девочке.
В самом начале 1977 года в трёхэтажное здание на набережной реки Фонтанки, 7, вошла пожилая женщина, в которой без труда угадывалась былая красота. В то время в этом здании размещалось ленинградское отделение ДОСААФ (Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту), и дежурный по одежде и открытой улыбке вошедшей дамы с удивлением определил: иностранка.
— Здравствуйте, — сказала гостья. — Я хотела бы видеть вашего начальника.
Это было произнесено на чистом русском языке, очень вежливо, но так, что дежурный тут же, ни слова не говоря, снял трубку местного телефона и выполнил просьбу иностранки. Через несколько минут в вестибюль спустился контр-адмирал, судя по возрасту, явно уже в отставке.
Гостья протянула ему руку и представилась:
— Мария Илларионовна Васильчикова. Я хотела бы…
— Да-да, конечно, — приветливо улыбнувшись, ответил ей контр-адмирал, словно давно ждал этого визита. — Я знаю, кто вы. И если не возражаете, буду рад сопровождать вас в этой небольшой экскурсии по дому ваших родителей.
* * *
В 1917-м князь Илларион Васильчиков, принадлежавший к старинному русскому роду, являлся депутатом Государственной думы, его супругой была Лидия, урождённая княжна Вяземская. Мисси родилась в тот год, 11 января.
После октябрьских событий пришлось всей семьёй уехать за границу. Но Россию они покинули не сразу, а в 1919-м, когда оставаться на Родине стало уже чересчур опасно. К тому же незадолго до этого в семье родился ещё один ребёнок, Георгий.
Родственники и друзья, в том числе состоятельные, жили в разных местах Европы, и Васильчиковы переезжали то туда, то сюда. А спустя годы их и вовсе разбросало по разным странам. Так что Мисси росла сперва в Германии, потом во Франции, а потом в Литве, где у папá было родовое поместье. Она выучила четыре языка, но всюду оставалась русской — ходила на службы в русские церкви, на русские концерты и спектакли, отмечала русские праздники, среди её друзей всюду оказывалось немало русских.
Беженцам, тем более со скромным достатком, да к тому же в условиях мирового экономического кризиса, когда повсюду царила массовая безработица, не приходилось выбирать, где жить. Главное — найти работу. Так и случилось, что в самом конце 1930-х годов часть семьи оказалась в Берлине, а 23-летняя Мисси попала на службу в Информационный отдел МИДа.
Кто же в те дни предполагал, что Гитлер, хоть и сумасшедший, развяжет мировую войну, которая продлится шесть лет?
* * *
По сути, она очутилась в самом логове нацизма. Но в этом логове её отдел оказался крохотным островком относительной свободы.
В этом небольшом коллективе служили убеждённые противники гитлеризма. Вскоре наиболее активные из них вошли в группу, которая, после серии неудач, 20 июля 1944 года совершила покушение на фюрера.
Нет, Мисси не входила в эту группу. Но часть заговорщиков были её близкими друзьями, она была рядом и знала немало. А ещё — она вела дневник.
В нацистском рейхе, где личные письма подлежали перлюстрации, всякий, кто вёл дневник, как минимум попадал под подозрение. Мисси вела свой дневник с января 1940 года, и поначалу — открыто, занося отдельные записи прямо на работе.
Несколько раз начальство делало ей замечание:
— Уважаемая фрейлейн, может, вы уже, наконец, отложите свой дневник и займётесь работой!
Первое время она считала, что прятаться нет причины, ведь в её личных записях нет ничего противозаконного. Но очень скоро стали появляться другие записи, и, чем дальше, тем чаще.
Сперва она писала на английском и прямо на машинке, которая стояла у неё на рабочем столе, потом уже от руки, самостоятельно придуманной скорописью. Страницы дневника хранила среди служебных бумаг, позже — дома и в домах друзей, никак не связанных с её службой.
В дневнике было немало опасного. Вот всего несколько примеров.14 мая 1941-го руководство рейха названо «зверинцем». 2 августа 1943-го упоминается слово «заговор», хотя и заключённое в кавычки. А 7 сентября того же года говорится, что отдел, в котором она служит, работает очень неэффективно. И следом добавление: «Да ведь это доказывается уже самим фактом существования нашей маленькой группы заговорщиков».
Эти слова «мы», «нашей», «у нас» и прочие подробности в дневниковых записях первой половины 1944-го встречаются нередко. Вот всего две из них за 1 января того года. В первой говорится: «После обеда мы долго обсуждали с одним знаменитым зоологом, как лучше устранить Адольфа». В следующей: «…для меня теперь по-настоящему важно только одно — физическое устранение этого человека».
Это уже было преступное безрассудство. Её скоропись — сущая ерунда, специалисты гиммлеровских спецслужб раскалывали и не такие шифры. Каждая запись, пестрящая непонятными значками, попадись она на глаза одному из многочисленных доносчиков, тут же привела бы Мисси в подвалы гестапо, а оттуда в лагерь. Но этого не произошло. Среди её друзей, немцев и русских, были глубоко порядочные люди. В том числе и те самые заговорщики, которые позже, на допросах, не назвали её имени и не выдали её дневник.
* * *
Мисси прятала в дневнике и ещё одну тайну. Среди активных участников антигитлеровского заговора был тот, кого Мисси любила, и он любил её. Но об этом по дневнику тоже можно только догадываться. Никаких откровенных подробностей, лишь туманные намёки. И это несмотря на то, что дневник исключительно личный, не для чужих глаз, даже дружеских.
Адам Тротт, начальник Мисси, которого нацисты повесили после событий 20 июля, в одном из писем жене написал о своей подчинённой:
«В ней есть что-то, позволяющее ей парить высоко-высоко над всем и вся».
Почти каждый, кто вспоминал о Мисси, отмечал её обаяние, не только женское, но и аристократическое, переданное поколениями предков. Это обаяние чувствуется даже при чтении дневника. С первых его страниц, написанных жизнерадостной, наивной, беспечной девушкой, и до последних, когда перед нами ещё молодая женщина, но уже пережившая так много — и потерю близких друзей, и бомбёжки, и голод, и гулявшую совсем рядом смерть, — но сохранившая в себе достоинство и честь.
Последняя запись в дневнике была сделана 17 сентября 1945 года. Рядом в скобках помета, свидетельствующая, что приблизительно в эти дни она встретила своего будущего мужа Питера Харндена.
Никаких дополнений, а также каких-либо исправлений Мария Васильчикова в свой дневник не вносила — ни тогда, ни в последующие годы. Очевидно, считала, что всё должно оставаться так, как было, ибо действительность не нуждается в приукрашивании. Задним числом нельзя стать ни умней, ни правильней.
День Победы Мисси встретила в Австрии. Венчалась в католическом храме, но венчал русский священник. В их семье родились четверо детей. Питер Харнден был капитаном армии США, но вскоре после войны демобилизовался, и они с женой жили в Париже. После смерти мужа, ставшего известным архитектором, Мария Илларионовна переехала в Лондон. На Родине, в Ленинграде она побывала за полтора года до смерти.
Впервые дневник был опубликован в Англии, через шесть лет после смерти автора, в 1984 году. Потом был переведён на многие иностранные языки и в разных странах стал бестселлером. В России полностью появился в 1994-м.
