Во многих странах мира развернулись крупномасштабные войны за свою «правильную» историю. Кто и за что воюет? А главное — почему? Пока никто не знает точных ответов на эти вопросы.
Театр военных действий охватывает главным образом Европу, США и Россию. В боях участвуют миллионы людей — разных интересов и профессий, разного интеллектуального уровня и степени известности. Бои разворачиваются на центральных улицах и площадях крупнейших городов, в СМИ и научных центрах, на церковных амвонах и страницах книг… Отдельные фронты представляют собой ведущие силы социумов.
В России таких сил пять.
Первая и самая мощная сила — государство. В российском прошлом оно ищет примеры, способные консолидировать общество и усилить легитимацию нынешней власти. При этом особо ценятся героические страницы военной истории, традиции госуправления, обычаи при проведении общенародных празднеств.
По мнению государства, особое место в прошлом Отечества занимает Победа в Великой Отечественной войне. Эта Победа, с одной стороны, призвана свидетельствовать о сверхдержавности России и мудрости её власти, а с другой — о народной жертвенности, что может служить наглядным уроком и нынешнему поколению.
Вторая сила — Русская Православная Церковь. Она стремится как можно быстрее восстановить, а по возможности и превзойти то высокое положение, которое у неё было до Октября 1917 года. РПЦ активно отвоёвывает старые здания религиозного назначения (не только храмы), строит новые, а, кроме того, борется за своё присутствие в светских учреждениях, в том числе в средних школах и вузах, лоббирует соответствующее законодательство и старается позиционировать себя в качестве партнёра сильной светской исполнительной власти.
Один из основных постулатов такой деятельности — духовность есть вера в Бога, и Церковь всегда несла эту духовность в народ. Поэтому всё лучшее, что было сделано народом, было вдохновлено верой в Бога. А православная вера — самая правильная. Отсюда, в частности, и прошлое православного народа — самое правильное, и сам исторический путь России — правильный, особый, противостоящий нашим западным соседям…
Третий актор борьбы за прошлое — общественные организации и отдельные литераторы, которые уделяют максимально большое внимание истории побед и достижений отечественного оружия, науки, географических открытий и т.д. При этом зачастую легенды и апокрифы, а подчас даже выдумки вставляются в историю на правах неопровержимых фактов. Эти организации и «историки» в той или иной мере обслуживают (нередко по своей инициативе) государство и/или Церковь, имея на этой деятельности постоянный и весьма неплохой заработок.
Четвёртое действующее лицо битвы за историю — бизнес. Он стремится извлечь из отечественного прошлого максимум дивидендов — в туристической деятельности, в кинематографе, в издании и торговле книгами, сувенирной продукцией и т.д.
Ну, и, наконец, пятая сила, поддерживающая все предыдущие, — сам российский народ. Он в большинстве своём хочет видеть своё прошлое в откровенно превосходных степенях — мужественным, сильным, всепобеждающим, добрым, мудрым, отмеченным святостью.
Это вполне естественное, нормальное желание. Красивая, нарядная, вечно улыбающаяся история родной страны любезна всем народам мира. Кому приятно вспоминать, как твои предки в религиозном безумии без счёту убивали соотечественников, как они позорно бежали с поля боя, как славились доносами на соседей, жестокостью по отношению к пленным, как эксплуатировали детский труд?..
И нынешнее российское государство далеко не первым стремится поставить историю себе на службу. В прошлом такой же идеологии строго придерживались многие правительства. Уже совсем недавно, в 1980-е годы, левые в Германии предложили новый термин — Geschichtspolitik («историческая политика»). И термин этот быстро прижился. В 2004-м группа польских авторов опубликовала статью Polityka historyczna («Историческая политика»), прямо утверждая, что прошлое должно служить политике настоящего.
Правда, оттенки бывают разные.
Итальянцы всё чаще говорят, что, мол, Бенито Муссолини всё же принёс не так мало хорошего, он не Гитлер и не надо из него делать дьявола.
Немцы вздыхают: хватит малевать сплошной чёрной краской 12 лет нашей истории и выкидывать эти годы на помойку, не все наши дедушки и бабушки были нацистами.
Поляки не хотят помнить, что во время Второй мировой войны многие их предки способствовали массовому уничтожению евреев, а также занимались в различных гетто мародёрством, и сейм оформил это нехотение в виде закона, отрицающего участие поляков в Холокосте.
Что касается России, то в ней силён державно-имперский синдром, причём в гламурном варианте. И тому есть как минимум две причины.
Прежде всего, этот миф нужен общественному сознанию на компенсаторном уровне. Когда почти 20 миллионов человек (примерно каждый седьмой, таковы данные Росстата по итогам 2018 и 2019 годов) живут за чертой бедности, а ещё гораздо больше, хоть и по эту сторону черты, но в непосредственной от неё близости, — хочется быть сильными хотя бы как народ, как государство.
А, кроме того, самодержавная империя — традиционно привычная форма российской государственности, никакой другой общественно-историческое сознание не ведает. Причём в этом сознании, благодаря ещё советской идеологии, до сих пор живы такие мифологемы, как «Богатое государство — залог богатства народа», «Мы — самые сильные», «Нас все уважают, потому что боятся»…
Соединённые Штаты, напротив, стремятся не забыть своё позорное прошлое, а выкорчевать его отовсюду, даже оттуда, где его никогда не было. И доходят до абсурда в разрушении памятников и запрете лучших книг.
…Так отчего же теперь во многих странах идёт война с реальным прошлым и за другую историю? Почему вдруг для миллионов людей так важно то, что было в старые времена?
Возможно, причина в том, что настоящее с его новыми технологиями и быстро портящимися, «одноразовыми», товарами — переменчиво и зыбко. В нём сегодня слишком многое уже не так, как было ещё вчера. В фильме «Москва слезам не верит» один герой спрашивает другого: «А что вообще в мире делается?», — и тот отвечает: «Стабильности нет» Так это чувствовалось тогда, на рубеже 1980-х. Нынче уже стабильно только одно — нестабильность. Это пугает, вызывает в людях беспокойство, внутренний дискомфорт, стрессы.
С будущим ещё хуже. Оно попросту неизвестно. Даже приблизительно. Футурологи-алармисты пророчат Армагеддон. Футурологи-технократы, наоборот, — появление чудо-технологий, которые спасут нас и наших детей с внуками от всех экологических напастей и принесут безбрежное счастье. Но какое может быть счастье, если те же новые технологии будут отменять старые и, значит, нам придётся оставаться без работы или постоянно переучиваться, если в этой гонке человек вынужден будет соперничать с искусственным интеллектом, если институт семьи продолжит разрушаться?..
Вот и получается, что единственная возможность обрести твёрдую, комфортную почву под ногами — наше прошлое. Пусть приспособленное к нам нынешним, пусть исправленное. Но так хочется — исправленному верить!
