Свежая книга профессора Европейского университета Дмитрия Травина «Русская ловушка» исследует социально-политические и культурные проблемы России периода Нового времени на широком европейском фоне.
Эта книга является продолжением предыдущей работы Травина «Почему Россия отстала?» и будет полезна всякому, кто запутался в дебрях допетровской истории.
С точки зрения Травина, весьма проблематично постичь траекторию развития России, логику поведения её элит без понимания происходившего в соседних (прежде всего европейских) странах. Да и сама Европа никогда не шла к процветанию общим для всех её регионов путём. Тома написаны о том, что между институтами Швеции и Пруссии в XVI-XVII веках было немало общего, а голландские находки активно заимствовались англичанами ещё до Славной революции. Но в историческом пути Испании, Франции и Англии можно найти больше различий, чем сходств. Автор полагает, что загадкой является не отсталость, которая лишь воспроизводит привычный уклад, а внезапный рост отдельных регионов. Поэтому анализировать нужно весь комплекс обстоятельств, которые сложились или нет в различных точках на карте.
На основе этого анализа Травин и утверждает, что в названии «Почему Россия отстала?» ничего обидного нет. Нашу страну напрасно обвиняют в рабском менталитете народа, «неправильной» религии или чересчур мощном влиянии цивилизаций Востока. В силу исторических обстоятельств она попала в не самую выгодную историческую колею.
С XI века полтора десятка городов Южной Европы (прежде всего Венеция и Генуя) круто заработали на левантийской торговле. Пряности давали самый большой профит, а перчить еду было признаком достатка. Словно круги по воде от брошенного камня, импульсы развития разошлись по Северной Италии, перекинулись за Альпы в Южную Германию и долину Рейна, а к XIII веку достигли Антверпена и других южно-голландских городов. Милан стал городом оружейников, во Флоренции треть населения занималась шерстью, в Тироле стали активнее добывать металлы, поскольку вырос спрос. Круглогодично проводились Шампанские ярмарки, способствовавшие падению процента по кредитам в десять раз — с 60 до 6 процентов. Но эти импульсы ещё три-четыре столетия не затрагивали ни Норвегию, ни Польшу, ни тем более Московию.
Ведь наличие спроса и предложения ещё не гарантируют развития. Если бы Италией тогда правил Иван Грозный, он поступил бы с Венецией и Генуей как с Новгородом: ограбил, лишил самостоятельности, посадил вороватых наместников. Но в Италии гвельфы (сторонники Ватикана) боролись с гибеллинами (сторонниками императора), и в вакууме власти расцвели города-государства. Ведь королям, герцогам и папам всегда нужны деньги на войну, и города охотно давали их в обмен на хартии и монополии, позволяющие самим вершить суд, собирать налоги и торговать. И здесь мы имеем феномен: нигде за пределами Западной Европы не создавались города как самостоятельные целостные образования вне феодальной системы.
Конечно, тут сошлось много обстоятельств. К XI веку в Европе более или менее успокоились и осели главные грабители и завоеватели — викинги, арабы и мадьяры. А Русь только в XIII веке впервые столкнулась с монгольскими захватчиками, которые легко расправились с её городами-государствами. Пока Европа в отсутствие сильной внешней угрозы наслаждалась «роскошью феодализма», на Руси зрела военная необходимость в формировании сильного централизованного государства.
Собственно, влияние «военной необходимости» и поставлено Дмитрием Травиным во главу угла в «Русской ловушке». «Мышка, устремляющаяся в мышеловку, ведёт себя рационально, исходя из краткосрочных перспектив», — размышляет автор. Аналогично логика подсказывала московским князьям собирать земли, налоги и войско против татар и коварных соседей. Вряд ли кто-то мог предвидеть, что в отдалённом будущем поместная система комплектования армии приведёт к постепенному умиранию частной собственности на землю и демократических традиций, а самодержавие будет тормозить модернизацию в России.
Впрочем, и в Европе именно война создавала нации и государства. Как выразился социолог Чарльз Тилли, государственная структура — это побочный продукт деятельности правителя по приобретению средств ведения войн. То или иное государство оказывалось жизнеспособным только благодаря периодическим структурным изменениям. А изменения диктовались необходимостью — и профессор Травин скрупулезно и сочно описывает нам, как уже в ходе Столетней войны переплелись феодальные принципы формирования войска с коммерческими, а необходимость добывать средства на армию рождало новые формы кредита.
«Русская ловушка» представляет собой достойный пример научной монографии, в которой автор не склонен ради привлечения массового читателя упрощать тезисы и фактуру. Но от его рассказов о швейцарских пикинерах и каталонских арбалетчиках трудно оторваться, хотя смакования их тактики и традиций ради красного словца тоже не наблюдается. Вслед за автором «Щита Ахилла» Филиппом Боббитом, Травин объясняет, как артиллерия покончила с военным значением рыцарских замков, а лозунг «Нет денег — нет швейцарцев» открыл ящик Пандорры для княжеских государств, постепенно поглощавшихся более конкурентоспособными королевствами.
Травин развивает мысль историка Уильяма Мак-Нила о том, что именно раздробленность Европы лежала в основе её успеха. Отстающие были вынуждены перенимать успешные институты, позволяющие выстраивать сильную армию. И развивались не только в военном отношении. А в России ничего подобного произойти не могло. К XIV веку в европейской торговле участвовали не более пяти русских городов (Великий Новгород, Псков, Витебск, Полоцк, Смоленск). Экспортных товаров было всего два — мех и воск. Только к концу Средневековья Псков стал поставлять лён, потом русские освоили сало и ворвань. Но зерном ещё не пахло — например, Новгород сам его закупал на юге Руси. Рыбу тоже экспортировать не могли — не было солеварения. Да и собственный торговый флот отсутствовал.
И откуда возьмутся купцы, если нет денег? Ни золота, ни серебра на Руси не добывали, в царскую монету перечеканивали чешские иоахимсталеры. При таком раскладе Россия обречена была на поместную систему комплектования войска, при которой царь даёт боярину землю в пользование, а тот приводит по его зову отряд ополченцев из крестьян.
И это не только русское «родимое пятно». До Польши тоже долго не доходили «импульсы развития», поэтому в отчёте о смотре феодального войска в XVII веке читаем, что такой-то шляхтич пришёл «пешим с палкой». Западная Европа от такой системы давно ушла, а Россия, наоборот, ничем не могла её заменить — даже полупрофессиональное стрелецкое войско в 3 тысячи бойцов, которым платили по 4 рубля в год, было большой нагрузкой на бюджет крупнейшей страны мира.
Конечно, не армией единой. Во второй главе «Русской ловушки» блестяще объясняется почему не православная вера, а церковь как институт стала проблемой для создания здоровой деловой и интеллектуальной среды. А также почему европейская Реформация и русский Раскол были принципиально различными по сути процессами.
В третьей главе автор на широчайшей палитре фактов опровергает ещё один миф о России — будто нам генетически «противопоказана» демократия, а в Европе она «прописалась» с античных времен. В Великобритании только по результатам реформы 1832 года к голосованию на выборах в парламент допустили 9 процентов населения. А в Новое время европейские парламенты, как и наши Земские соборы, были местом согласования интересов между сословиями, сеньорами, городами и другими игроками. Травин предлагает делить их не на «правильные» и «неправильные», а на сильные и слабые.
Важно, что сам Дмитрий Травин – не просто именитый автор в жанре нон-фикшн, а серьёзный учёный, возглавляющий Центр исследований модернизации при Европейском университете в Санкт-Петербурге. Его книги рождаются из эскизов, изданных в виде академических исследований, которые проходят горнило профессиональной критики и дискуссий, прежде чем стать частью, например, 450-страничной «Русской ловушки». Хотя в них очень много о том, как государственное строительство влияет на развитие экономики и культуры, история не выглядит тут отчётом о деятельности государства, как в школьных учебниках. Травину поддаётся куда более сложная задача — показать, как множество людей, действуя в собственных интересах, рождают новые миры.
