Систему ЕГЭ ещё более полувека назад придумал директор нашего Ленинградского физико-механического техникума (ЛФМТ) Матвей Ильич Идельсон. Но на самом деле это была лишь половина экзамена.
В 1962-м я совершил абсолютно безрассудный поступок. Вместо того, чтобы пойти в девятый класс и после школы получить два года для экзаменов в институт, поступил в ЛФМТ, бывший Военно-механический техникум, чтобы сразу после его окончания загреметь в армию.
— Зато у тебя будет профессия! — радовался папа.
А его дядя, Самуил Адольфович Капитайкин, сделал мне как будущему коллеге профессиональный подарок — набор из чертёжной доски и рейсшины. Почти кульман.
С этим инструментом, к которому добавились готовальня, отцовские, по его ретушёрскому рецепту, острозаточенные карандаши «Кохинор» и логарифмическая линейка, я добросовестно отпахал четыре с половиной года и 30 декабря 1966 года получил диплом. На следующий день я забыл всё, чему меня учили в техникуме, а 11 января отправился на службу в армию.
Папин план осуществился!
Перед посадкой новобранцев в автобусы папа сказал, что он мне даже завидует и сам бы с удовольствием пошёл служить вместо меня. В том смысле, что я бы в это время учился на инженера. Но тут прозвучала команда «Занять свои места в автобусах!», и я не успел сказать папе, что не хочу быть инженером и моему гуманитарному нутру хватило полученной в техникуме специальности техника-технолога по производству зенитных пусковых установок для ракетного комплекса С-75.
* * *
Забавны дела армейские. Служил я на базе, где хранились те самые ракеты, но почему-то не по своей специальности, хотя завод, ремонтировавший пусковые установки, находился тут же, в одном с нами военном городке.
Так я стал механиком по сборке и снаряжению зенитных ракет, и в мае 1968-го даже участвовал в настоящих стрельбах на полигоне Капустин Яр в Астраханской области. А это совсем не то, что сидеть за школьной партой…
На полигон мы ехали без малого пять суток. На платформах — ракеты и пусковые установки, для секретности укрытые брезентом. А мы — в таких же вагонах-теплушках, в каких ездили наши родители в годы войны, и на некоторых перегонах наш эшелон тащили ещё не списанные вконец паровозы.
Нам предстояло собирать ракеты и заправлять их горючим, а парням из огневого дивизиона — стрелять.
Приезжали в Капустин Яр не только советские ракетчики, но и представители стран Варшавского договора, противостоявшего в те годы НАТО. Я, например, познакомился там с солдатом-венгром, и мы с ним общались, каким-то образом понимая друг друга.
Пуски были дневные и ночные. Все цели — устаревшие самолеты с автопилотами — были уничтожены. Зрелище незабываемое. Нечто подобное происходило в те годы во Вьетнаме, где наши ракеты, ещё первого поколения, очищали небо Индокитая от самолётов американских интервентов. Если конкретно — боевая часть нашей ракеты разрывалась на несколько тысяч металлических осколков, и бомбардировщики, истребители доблестных ВВС США превращались в решето.
Не знаю, как нынешних ребят, а нас учили хорошо.
* * *
В нашем техникуме среди преподавателей было немало евреев. Не исключено — из бывших вузовских, повторивших путь моего дяди Самуила. Он долгие годы работал преподавателем начертательной геометрии и руководителем студенческой производственной практики в Политехническим институте, но в конце 1940-х, когда в стране развернулась борьба с космополитизмом, был уволен и стал скромным преподавателем черчения в ремесленном училище №15 (с конца 1963 года — ПТУ №68), где и трудился до последних дней своей жизни.
Наш физико-механический техникум был организован в 1944-м, вскоре после снятия блокады. На Чугунной улице ему отвели повреждённое вражеским снарядом здание энергоцеха ГОМЗа (Государственного оптико-механического завода, позже — ЛОМО). Директором был назначен Матвей Ильич Идельсон, окончивший в 1936-м Ленинградский институт точной механики и оптики (ЛИТМО).
В этой должности Идельсон проработал 40 лет. Параллельно занимался научной деятельностью — опубликовал более 30 работ. В 1981-м под его редакцией вышел учебник «Технология оптико-механического приборостроения». Матвей Ильич был награждён многими орденами и медалями, получил звание «Заслуженный учитель школы РСФСР».
Матвей Ильич Идельсон
Он был всегда безупречно одет, строг и одновременно необычайно располагал к себе. Нашей 22-й группе он читал «Резание металлов», или просто «Резание». Читал чеканно, рубленными фразами, которые легко ложились в конспект, и без единого лишнего слова. Кроме всего прочего, он был, наверное, первым в стране, кто попытался внедрить новаторскую экзаменационную систему по принципу «выбери правильный ответ», без пяти минут электронную — примерно то, что теперь называется неблагозвучным словом ЕГЭ.
На экзамене Матвей Ильич раздавал нам перфокарты с вопросами и задачами, на которые имелось несколько вариантов ответов. Перфокарта накладывалась на машинку почти с тремя десятками отверстий, и в определённые отверстия нужно было вставить штырьки с проводами. Вставил правильно — загоралась зелёная лампочка, ошибся — красная.
Все мы сдавали экзамен, как правило, на пятёрку. Потому что машинки эти делали в мастерских нашего техникума (поставлялись они и в другие учебные заведения), и мы знали их секрет. Что не исключало знаний по предмету. Но умение воткнуть штырьки в нужные дырки страховало от промахов.
А вот знал ли Матвей Ильич о наших происках? Если и подозревал, то не подавал вида. Ему было достаточно взглянуть на листок с решением задачи. Бывало ведь и такое: решения на бумаге нет, а на машине горит зелёный…
* * *
Вторым из наших преподавателей, кого помню, был учитель истории Антон Фомич Пузиков. Он очень любил свою работу, но имел один профессиональный недостаток — увлёкшись рассказом о каком-нибудь интересном историческом событии, напрочь забывал об опросе учеников и главной теме занятия, и вспоминал об этом, только когда звучал звонок с урока. Чем мы иногда и пользовались.
Историю я любил и всегда имел по ней хорошие оценки. Этот предмет, вместе с литературой, был для меня в техникуме одной из отдушин среди мало интересовавших меня математического анализа, аналитической геометрии, сопромата, металлорежущих станков, деталей машин и механизмов и прочих точных предметов.
Перед уроком истории ребята, не выучившие домашнее задание, частенько просили меня придумать «хитрый» вопросик и между делом задать его Антону Фомичу. Руку я поднимал в начале урока, перед опросом. И после пространных рассуждений о прочитанных на досуге исторических произведениях задавал вопрос, ответа на который не нашёл ни в одной книге. Минут на 15–20 отвечающим становился Антон Фомич, после чего у него оставалось время лишь на объяснение нового материала. Но однажды, на свою беду, я задел, видимо, слишком тонкие струны в душе любимого преподавателя, спросив его о судьбе долгов царской России. Заплатил ли их Советский Союз?
Другой учитель за такой неделикатный для комсомольца вопрос как минимум внёс бы меня в свои чёрные списки. Но Антон Фомич, ничуть не смутившись, стал отвечать и проговорил весь урок. Лишь при звуке звонка ударил себя по лбу. После чего, оставив нас без перемены, продиктовал домашнее задание и произнёс небольшую речь:
— Что же касается ваших вопросов, товарищ Иоффе… Вы, товарищ Иоффе, знаете вы, кто вы такой?..
Я встал, почесал в затылке. Да, в конце-то концов, если уж на долги проклятым капиталистам мы плевать хотели, то и не такое переживём!
Антон Фомич победоносно усмехнулся:
— А я вам скажу. Вы — всероссийский демагог, и на ваши вопросы я буду впредь отвечать только после звонка.
Прошло много лет, и я по-прежнему горжусь этим званием, и опять учу историю и пытаюсь ответить на вопросы, на которые не всегда, увы, нахожу ответы.
Ответы знали наши родители, дедушки и бабушки, знали Матвей Ильич Идельсон и Антон Фомич Пузиков. Но мы были заняты своими делами, а теперь некому рассказать нам о том, о чём не прочитаешь ни в журналах, ни в книгах, ни — даже страшно себе представить — в Википедии.
* * *
Что же касается нашего техникума, осталось о нём ещё одно тёплое и, скажу больше, вкусное воспоминание. Кроме столовой, где с голодухи и безденежья всегда можно было взять порцию винегрета за 4 копейки (хлеб и горчица стояли на столах бесплатно), была у нас на втором этаже пышечная. Небольшая комнатка, автомат по изготовлению пышек, несколько высоких столов без стульев, и вечная на переменах очередь, уходящая в коридор.
Пара пышек, стакан бочкового кофе с молоком и… Жизнь прекрасна!
(Фрагмент из книги «100 лет с правом переписки», главы из которой можно прочитать на сайте peterburg21vek.ru)
