Как воссоздавали Янтарную комнату?

40 лет назад сотрудники Царскосельской янтарной мастерской приступили к возрождению Янтарной комнаты. Работа растянулась на 22 года и завершилась в канун 300-летия Петербурга…

Ранней весной 2004 года я приезжал в эту мастерскую каждый день на протяжении рабочей недели. Встречался и разговаривал с её руководителями, резчиками, реставраторами. Янтарная комната открылась совсем недавно, и очередь жаждущих сюда попасть была огромной. Не только туристы со всего мира, но и петербуржцы, в том числе видевшие это чудо света ещё до войны, хотели удостовериться, что легендарная Янтарная комната и вправду вернулась в Большой Царскосельский дворец.

— Не скрою, я был польщён, когда меня пригласили участвовать в воссоздании четырёх панно флорентийской мозаики, которые в своё время украшали Янтарную комнату, — рассказывал мне тогдашний директор Царскосельской янтарной мастерской Борис Игдалов. — Но как только столкнулся с реальным положением дел, едва не отказался. Этот проект начинался, по сути, на пустом месте! Ничего здесь не было — ни специалистов, ни технологий, ни материалов… И все эти проблемы предстояло решать.

Янтарный кабинет, подаренный Петру I в 1717 году, был установлен в Царскосельском дворце уже при Елизавете. Но поскольку площадь стен в помещении, отведённом для «янтарной каморы», оказалась не 36 квадратных метров, а все 100, великий Растрелли создал для янтарных панелей блистательное окружение из зеркальных пилястр, бронзовых светильников и — декоративных флорентийских мозаик. Так былой камерный кабинет превратился в парадный зал.

А затем… Затем на Янтарную комнату стали обрушиваться удары судьбы, один другого сильнее.

И при Елизавете, и при Екатерине II, и при их преемниках на российском троне зимой во дворце топили печи только к царскому приезду. А во все остальные дни здание — и, значит, Янтарная комната — переживали мороз и сырость. Янтарь темнел, отваливался. Его ставили на место, используя клеи, от которых он портился ещё больше. На протяжении двух столетий шедевр неоднократно подвергался реставрациям, которые сегодняшние специалисты назвали бы варварскими. Достаточно сказать, что отдельные фрагменты покрывали олифой и лаком, из-за чего янтарь высыхал и, окончательно теряя свой цвет, темнел.

На лето 1941 года была намечена масштабная реставрация Янтарной комнаты с использованием самых современных для того времени технологий. Но успели только провести фотографирование. Началась война. Уже 17 сентября 1941 года нацисты захватили город Пушкин (Царское село), а когда 24 января 1944-го сюда вернулась Красная армия, дворец лежал в руинах и Янтарная комната была вывезена врагом неизвестно куда.

Возродить старый шедевр предстояло по чёрно-белым (!) снимкам, сделанным летом сорок первого, да по нескольким найденным янтарным пластинкам.

— Поначалу эта задача представлялась сплошной загадкой, — говорила архитектор мастерской Ирина Яроцкая. — Каковы точные размеры отдельных деталей, высóты барельефов, цвета и оттенки? Каков химический состав мастики, на которой крепились фрагменты комнаты? Какой должна быть технология обработки янтаря? Что было привнесено в ходе неоднократных реставраций? Автор и руководитель проекта Александр Александрович Кедринский, непосредственный руководитель научных исследований Марк Григорьевич Колотов и все мы буквально по крупинкам отыскивали ответы на множество, казалось бы, тупиковых вопросов.

Создание Янтарного кабинета началось 120 лет назад по проекту барона фон Гёте, того самого, который построил Шарлоттенбургский дворец в Берлине. Немецкие мастера трудились над своим творением около десяти лет. У российских мастеров на воссоздание Янтарной комнаты ушло свыше двадцати. Почему так?

— Нужны были не только янтарь, полудрагоценные камни и прочее, но даже фрезы, — вспоминал художник-реставратор Владимир Мезенцев. — А таких фрез, которыми работали немецкие мастера, никто из нас не знал. И на Сестрорецком инструментальном заводе, где мы заказывали эти фрезы, тоже диву давались. Сколько раз бывало — закажем инструмент, а он всё равно не подходит. Другая причина — «трудности переходного периода» 1990-х годов, когда прекратилось государственное финансирование…

Как признался мне резчик по камню Радик Шафеев, полгода зарплату в мастерской вообще не платили. И что ещё ужаснее — тогда же почти иссякли запасы янтаря. По сути, работы продолжились лишь в 1999-м, когда финансирование взял на себя германский концерн «Рургаз АГ».

Была и ещё одна трудность — сугубо профессиональная:

— Создатели работали свободно, без оглядки, — объяснял Владимир Мезенцев. — А мы, воссоздатели, должны были держать свою фантазию в узде, превратившись как бы в учеников. Нам приходилось учиться тому старому стилю, надо было не только понять, но и почувствовать, что такое пластика барокко в работе с янтарём. Надо было, если хотите, изменить своё профессиональное мироощущение. Это сложная вещь, такое с наскока не даётся.

Янтарь в декоративно-прикладном искусстве используется крайне редко. Это камень ювелирный, необычайно капризный — при малейшем нагревании тут же теряет свой цвет, возникают трещины, сколы. Строго говоря, это вообще никакой не камень, а окаменевшая за десятки миллионов лет смола хвойных деревьев. Неслучайно на воссоздание комнаты понадобилось около шести тонн янтаря, бóльшая часть которого уходила в отходы. Из одного килограмма сырья в дело шли только 150-200 граммов.

— У каждой янтарной заготовки свой характер, — говорил мне Радик Шафеев. — Но у каждого мастера тоже свой характер. Поэтому, несмотря на то, что в Янтарной комнате множество одинаковых, повторяющихся элементов, на самом деле все они разные. Один резчик не очень любит шлифовку и быстро переходит к полировке, поэтому кое-где можно разглядеть рисочки. Другой, наоборот, вышлифовывает чересчур долго. Я сейчас могу зайти в Янтарную комнату и безошибочно показать, кто из нас что делал.

— Аналогичные особенности были свойственны и работе немецких создателей комнаты, — добавлял Владимир Мезенцев. — Вот, к примеру, инталийная резьба. Этот художественный приём заключается в том, что под прозрачный камень подкладывается золотая фольга. Так вот, при увеличении фотографий той старой комнаты в гравировках сразу можно заметить, что они неодинаковы. В частности, видно, что эту линию вёл мастер, она у него звенит, а эту — подмастерье, ученик, потому что она слегка виляет.

Конечно, обычный зритель всего этого «разнобоя» не заметит. Но во многом именно благодаря мельчайшей неодинаковости отдельных элементов и возникает восхищение при виде общей панорамы Ятарной комнаты. Она — дышит, она — живая.

В какой мере новая комната отличается от старой, которая украшала дворец до ранней осени 1941-го?

Принципиальное отличие, сказали мне реставраторы, — только в одном. Теперь её основой служит специальная авиационная фанера, а не облицовка из дубовых досок, которая, как и янтарь, чутко реагирует на изменения температуры и влажности, из-за чего фрагменты постоянно осыпались и требовали частых подновлений.

Из украденного нацистами удалось найти только одно панно флорентийской мозаики да комод, некогда стоявший в Янтарной комнате. Но если старый шедевр, наконец, вдруг отыскался бы, в нём наверняка обнаружились бы значительные утраты, патина времени и янтарные фрагменты, изуродованные неудачными реставрациями прошлого.

— Поймите, — сказала мне Ирина Яроцкая, — сравнивать две комнаты так же бестактно, как молодую девушку и даму зрелого возраста!

А в последний день Владимир Мезенцев повёл меня в Янтарную комнату. Он кивнул охраннику, протиснулся сквозь плотную тургруппу из Китая, и мы зашли за ограждение, отделяющее посетителей от стен, покрытых играющим на ярком свету янтарём.

— Теперь садимся на корточки, — скомандовал мой провожатый.

Я удивился, но послушно согнул ноги в коленях. Владимир протянул мне лупу и сказал:

— Смотри. Вот здесь.

Я глянул и не поверил своим глазам — на небольшой янтарной пластинке стояли крохотные росписи, сделанные тонкой иглой.

— Да-да, тут все наши расписались, — улыбнулся Владимир. — На той старой комнате стояли росписи немецких мастеров, и теперь нам тоже разрешили оставить по себе память.

…Вот за что я люблю свою журналистскую профессию — за возможность знакомиться с интересными людьми, слушать их рассказы, а ещё — видеть то, что другим не показывают.