8 сентября 1941 года началась 872-дневная блокада Ленинграда. Во многих старых петербургских семьях хранятся реликвии тех дней: предметы быта, письма, документы, фотографии и — книги…
Это крохотная скромная книжечка — самая драгоценная в моей большой домашней библиотеке. И, смею надеяться, не только для меня.
Величиной эта книжка чуть меньше четвертушки листа писчей бумаги. В ней всего 40 страниц, которые удерживаются на одной единственной металлической скрепочке. Все страницы желтоватого оттенка — не от времени, они такими были всегда.
Обложка — из той же бумаги, грязновато синяя, что свидетельствует о качестве краски. На этой обложке значится:
Вадим Шефнер. ЗАЩИТА. Гослитиздат. Ленинград.
А если перевернуть обложку, на титульном листе под заглавием можно прочитать: «стихотворения». И в самом низу листа — время выхода книжки в свет: «1943». В выходных сведениях уточнено: «Подписано к печати 20/VIII 1943 г.». Значит, этот сборник стихотворения появился на свет уже после прорыва блокады, но всё же задолго до её снятия.
И ещё одно примечательное указание. Тираж книги — 10 000 экземпляров. По сегодняшним меркам, цифры, тем более для поэзии, просто-таки астрономические.
Но дорога мне эта книжка не только тем, что она издана ещё во время блокады. На контртитуле — короткая дарственная надпись:
«Майору И. К. Бруссеру на память от автора. 20.III.44. В. Шефнер».
Майор Иосиф Калманович Бруссер — мой родной дедушка. Отец моей мамы. Он ушёл в Красную Армию 2 августа 1941 года и получил чин техника-интенданта 1 ранга, что соответствовало званию лейтенанта. Служил в 23-й армии на Ленинградском фронте, после Победы демобилизовался с должности подполковника. Демобилизация шла массовая, но некоторым всё же предлагали остаться. Мой дед был одним из них. Ему даже сулили скорого полковника, но он предпочёл гражданскую жизнь.
Ещё подростком, увидев дома эту книжечку с дарственной надписью, я удивился:
— Деда, так ты что, служил вместе с Шефнером?
— Нет, — сказал он, — Шефнер, насколько помню, служил корреспондентом в газете Ленинградского фронта. Да и виделись-то мы всего один-единственный раз. Ему надо было лететь в Москву на какое-то совещание молодых писателей или что-то вроде этого. Блокаду уже сняли, но чтобы выехать из города да к тому же в Москву, надо было собрать немало разрешающих подписей. Вот я и оказался одним из таких «подписантов».
…Потом прошло много лет, и в здании «Лениздата» на набережной Фонтанки, где тогда находилось не только одноимённое книжное издательство, но и все городские газеты, я не раз встречался с Шефнером. Место встречи было неизменным — на площадке четвёртого этажа, где разрешалось курить.
Вот там-то, потягивая недорогую «Шипку», я и похвастал Вадиму Сергеевичу, что у меня хранится его книжка сорок третьего года.
— Ого! — удивился Шефнер. — Это сегодня большой раритет. У меня этой книжки нет. Слушайте, подарите её мне!
— Не могу, — сказал я. — Я очень вас уважаю и очень люблю вашу «Сестру печали», и «Имя для птицы», и «сказки для умных»… Но не могу. Эту книжку вы когда-то подарили моему деду, а дареное не передаривают.
Шефнер ещё спросил, как звали деда, но фамилию его, конечно, не вспомнил, как, впрочем, и точную причину, по которой он ездил в Москву весной сорок четвёртого года.
Он был сутул, от этого казался ещё ниже ростом, чем был на самом деле, и как всегда печально улыбался, кося левым глазом куда-то в далёкое военное прошлое.
— Но у меня есть встречное предложение! — воскликнул я. — Я хотел бы взять у вас интервью и попросить на той же вашей книге поставить ещё один автограф, но уже внуку.
— Да-да, — печально, как мне показалось, согласился Вадим Сергеевич. — Но не сейчас. Позвоните мне через два-три месяца.
Я позвонил, он снова перенёс встречу. А потом мы снова встретились в «Лениздате», и Шефнер снова попросил позвонить позже… Это продолжалось несколько раз.
Интервью так и не состоялось. И новый автограф на сборнике стихотворений «Защита» не появился. Не знаю, то ли Вадим Сергеевич не хотел давать интервью, то ли моя просьба о втором автографе показалась ему бестактной?..