В Петербурге летний жаркий вечер. Арка «генеральского» дома на Суворовском проспекте, 56–58, угол Одесской улицы. Привычно грохочут тяжёлые ворота…
Когда-то комната нашей квартиры на первом этаже примыкала к этой арке, и звук ворот сопровождал мою жизнь.
Дом этот возвели в год смерти Сталина по проекту архитекторов Сергея Сперанского и Игоря Фомина. Внешне это помпезный сталинский ампир. Монументальность, обилие декора. Крышу украшали две статуи, рабочего и колхозницы. К сожалению, они были утрачены в первой половине 2000-х годов.
В народе дом в народе называли «генеральским», видимо, из-за того, что публика здесь селилась непростая. Кстати говоря, сам народный архитектор Сергей Борисович Сперанский тоже жил в этом доме, и сейчас квартиру занимают его потомки.
Но были тут и коммунальные квартиры. В одной из них на втором этаже жила моя бабушка. Коммуналка состояла из трёх комнат, две из которых со временем достались моей маме. В третьей комнате обреталась пожилая пара — старый чекист Тимофей Иванович с супругой Антониной Филипповной. Соседи периодически уезжали в ведомственный санаторий и делали жизнь в квартире совсем вольготной. В остальное время Антонина Филипповна бдительно следила за порядком.
Потом удалось обменять наши комнаты на двухкомнатную квартиру в том же доме и подъезде, но на первом этаже. С одной стороны, это представлялось редкой удачей, а с другой — жизнь на первом этаже оживленного проспекта имела свою специфику.
Две комнаты выходили окнами на шумный Суворовский. Недалеко находилась троллейбусная остановка, троллейбусы разгонялись и гудели, клацали дугами о провода. Под окнами проходили люди, доносились обрывки их разговоров. А потом в подвале разместился магазин, торговавший алкоголем в ночное время. К голосам обычных прохожих добавились звуки пьяных ссор. Однажды из магазина в квартиру полезли крысы, а наш кот забрался на шкаф и жалобно мяукал со страха. После изгнания этих непрошенных гостей я с остервенением забивал щели битым стеклом и заколачивал их жестью.
С улицы постоянно летела липкая пыль, она моментально оседала на всём ровным слоем. Открытая форточка создавала впечатление присутствия на оживлённой улице. Во двор смотрела только кухня, под её окном находился металлический козырёк, по которому при желании можно было легко проникнуть в квартиру. К нашему коту периодически приходил приятель, сидел на козырьке и смотрел с улицы в окно.
Потолки удивляли высотой — казалось, что меньшая комната в высоту больше, чем в ширину. В комнатах разгуляться не удавалось, а вот коридор поражал размерами. На кухне и в комнате вдоль стены шли по две секции батарей, из-за которых в отопительный сезон становилось очень жарко.
После переезда полностью отремонтировать квартиру у мамы не получалось. В коридоре от соседей остались мрачные тёмно-бордовые обои. Из кранов часто шла вода цвета ржавчины, обладавшая ещё и специфическим запахом. Словом, жизнь на первом этаже в «генеральском» доме не отличалась особым комфортом.
В доме находилась булочная. Хлеб тогда проверяли на свежесть огромными двузубыми вилками, привязанными за верёвочку. Булочные являли собой редкий пример магазинов самообслуживания, когда товар люди брали сами, а не просили принести продавца. На стенах висели плакаты: «Хлеб — наше богатство», «Хлеб — всему голова», «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб — драгоценность, им не сори!» На кассе можно было купить выпускавшиеся отечественной промышленностью жвачки, мятную и апельсиновую. Вкус они теряли быстро, жевались с усилием, и пузыри из них не надувались.
На перекрёсток Суворовского и Одесской улицы смотрел галантерейный магазин. Находился он в доме с момента постройки, но в 2000-х всё же закрылся. На фоне советского дефицита ассортимент там радовал относительным изобилием.
Неподалёку работал универсам «Тульский». В конце 1970-х он был устроен по типу западных супермаркетов и оснащён венгерским оборудованием. В 1980-е подобных магазинов в Ленинграде было немного.
Рядом с универсамом — киоск «Фрукты–овощи». Там однажды продавались бананы. За ними выстроилась огромная очередь, так как свежие бананы в продажу обычно не поступали. Свободно можно было купить только сушёные бананы из Вьетнама. Мы с мамой простояли в очереди около часа. Бананы достались совершенно зелёные. Дома они ещё дозревали в тёмном месте.
Вспоминаются отрывочные эпизоды из прошлого.
Вот мы со школьным приятелем испытываем удочки в ванной — смотрим, достаточно ли грузил для поплавков. За этим занятием нас разбирает смех, и один из нас, не удержавшись, прямо в одежде опускается в ванну, а второй — падает на пол и корчится от хохота.
А вот кошка Лиска аккуратно лапкой подталкивает к краю очередной цветочный горшок. Он разбивается вдребезги, и она смотрит внимательно на результат своих действий.
Школьная подруга отдала мне котёнка, он очень маленький, попискивает. Я в это время читаю «Обломова» и прямо-таки плачу от досады, как мне жаль этого персонажа, как нелепо он поступает.
Нашли чёрного котёнка на лестнице. В итоге взяли к себе. Вырос в самого ласкового и спокойного кота по прозвищу Чипа.
Мокрый снег идёт косым пунктиром, от ветра раскачиваются фонари, ветер гудит в подворотне, гулко стучат тяжёлые ворота. Сижу за столом в узкой комнате, смотрю на улицу. Немного страшновато, но и уютно по-своему.
Вечером отправился на хоккейную коробку, находящуюся в нашем дворе. Меня там ловят местные гопники. Двое держат за руки, а третий чиркает спичкой и водит ею у моего лица. Потом он зажигает бенгальский огонь и прижигает мне щёку. Я изо всех сил дергаюсь, вырываюсь и убегаю. На короткие дистанции я бегал хорошо, но, думаю, в тот раз улучшил все прежние результаты.
Я повесил турник. Решил научиться, наконец, подтягиваться в виду возможного похода в армию. Вишу на перекладине перед походом на кухню и после. За год стал подтягиваться 10-11 раз. Очень собой доволен.
С приятелями мы крутим пластинки: «Вкус мёда» и «Вечер трудного дня» Битлз, Пола Маккартни, группу «Спейс» и «Сикрет сёрвис». Слушаем кассетный магнитофон «Карпаты», который уже три раза приходилось носить в ремонт.
Первые годы моего учительства я тоже встречаю на Суворовском проспекте. Жизнь вблизи от школы имеет определённые плюсы, но и явные минусы. Постоянные встречи с учениками и их родителями, в том числе во время выноса мусора и походов в магазин, не доставляют особого удовольствия. Одна из учениц сопровождает меня от школы до дома, прячется за углами и водосточными трубами, сидит в подъезде. Однажды я замечаю её сидящей на пожарной лестнице напротив кухонного окна. Она ведёт наблюдение. Чтобы задернуть шторы мне приходится передвигаться ползком.
При всей скромности нашего быта радуют предметы, оставшиеся с дореволюционных времён — небольшой европейский пейзаж в пышной раме, лампа с мраморным основанием, мраморный чайный столик, настенные фарфоровые фигурки стрекозы и божьей коровки, японская лакированная шкатулка, изящная деревянная полка с панно, серебряные вилки и ложки, кузнецовский фарфор…
Настало время, и я покинул нашу несуразную квартиру в «генеральском» доме. Мама переехала в другой район, в менее шумное место, где дышится свободнее. В квартире на Суворовском разместилась часть магазина, торгующего напольными покрытиями. В этом магазине мне никогда бывать не доводилось, но думаю, что узнать прежнюю квартиру вряд ли удалось бы.
Не могу сказать, что сильно скучаю по этому месту, но загудели тяжёлые ворота, и вот, вспомнилось.
