В ХХ веке в жизни моих предков было всё — и радости, и горести, и тяжкие испытания. В общем-то, как и у всех…
Первая мировая война не обошла стороной семью Персиановых-Трениных. Младший брат моего прадеда Александра Александровича — Николай, окончивший Императорский лесной институт, попал на фронт в офицерском звании. В июле 1916 года он получил контузию в тяжелых боях на болотистых берегах реки Стоход.
Участником войны стал и Владимир Александрович Тренин, брат жены Александра Александровича, с которым он был очень дружен. В 1914 году Владимир Тренин, оставаясь гражданским инженером путей сообщения, оказался в центре военных событий. Он организовывал работу на вверенном ему участке фронтовых железных дорог вплоть до последнего момента отхода наших войск из Вильно, руководил восстановлением путей и мостов в условиях непрекращающихся обстрелов со стороны врага. Не будучи военным, Владимир Александрович более тридцати месяцев провёл в действующей армии, был награждён орденом св. Станислава 2-й степени, представлен к ордену Святого Владимира 4-й степени и к двум Георгиевским медалям.
Мой прадед Александр Александрович Персианов, как и большинство представителей разночинной интеллигенции, придерживался прогрессистских взглядов. Но излишней политической активности не проявлял, для него на первом месте всегда стояла служба, выполнение профессионального долга.
Но наступали смутные времена, ломавшие прежние жизненные устои. Как было не потерять себя да и просто выжить в нарастающем хаосе? Оставалось надеяться, что любой власти нужны пути сообщения и квалифицированные инженеры.
В августе 1917-го Александра Александровича назначили начальником службы тяги Самаро-Златоустовской железной дороги. Его семья переехала в Самару.
В начале июня 1918-го за город шли бои между красноармейцами и чехословаками. Занятие города противниками Советов сопровождалось погромами и расправами, расстрелом более сотни красноармейцев. Толпа отбила у чехов и растерзала на месте двух большевистских активистов. В Самаре на время установилась власть КОМУЧа (Комитета Учредительного собрания). Однако уже в октябре большевики вернулись в Самару.
Младший сын, Ростик, наблюдал из окна, как входили в город красные. Улицы опустели, по тротуару быстрым шагом шёл одинокий прохожий в длинном пальто. Вслед за ним, пришпорив коня, устремился всадник. Человек побежал, но всадник легко настиг его и рубанул саблей. Прохожий опустился на землю, оставляя на стене дома красный след. Родители долго не могли успокоить Ростика, мальчик плакал навзрыд.
В 1920-м Александра Александровича внезапно арестовала ЧК. Зная репутацию местной «чрезвычайки», он мысленно простился с близкими, но его, как ни странно, отпустили без особых последствий. Знакомство с тюрьмой стало не единственным испытанием в том году. В Петрограде скончался отец, Александр Иванович, от тифа умерли сестра Ольга и брат жены Владимир Тренин.
В следующем году в 34 губерниях разразился страшный голод. Уже в январе крестьянам в Самарской губернии было нечего есть. Семья Александра Александровича сумела выжить благодаря его службе на железной дороге, там давали регулярный паёк.
В июне следующего года они сей семьёй переехали в Курск, а затем в Воронеж. Александр Александрович получил повышение — стал помощником начальника Московско-Киевско-Воронежской железной дороги. Но в том же году его вновь арестовали. Он провёл две ночи в сырой грязной камере, но затем опять был отпущен, причём сохранён в должности. О причинах ареста и освобождения оставалось только гадать.
Единственное радостное событие тех лет — сын Юрий поступил в Ленинградский институт инженеров путей сообщения. Это было в 1925-м.
В письме сыну Александр Александрович восклицал: «Юрочка, я так счастлив был узнать, что ты поступил и будешь учиться в Институте Инженеров Путей Сообщения, а не на каком-нибудь истфаке!»
Теперь пришёл черед Юрию узнать взрослую жизнь в большом городе. Правда, облик Ленинграда середины 1920-х годов. существенно отличался от Петербурга конца прошлого столетия. Исчезли гвардейцы, аристократы, многочисленные иностранцы, духовенство, купечество… На смену им пришли советские бюрократы и нэпманы. Город и его жители выглядели беднее, но дистанция между богатством и нищетой сократилась. Появились новые праздники и новые кумиры. Улицы и площади говорили языком транспарантов и плакатов, в чести был красный цвет.
В том же 1925-м Александр Александрович переехал вместе с семьёй в Ленинград и получи должность консультанта по вопросам тяги, подвижного состава и мастерских в управлении Мурманской железной дороги. Одновременно он исполнял обязанности старшего инспектора Главной инспекции наркомата путей сообщения.
В Ленинграде ему выделили четырёхкомнатную квартиру на улице Чехова,4. Место удобное, центр города, близко к проспекту 25-го Октября (Невскому). Зелени, правда, не хватало, но можно было гулять в небольшом парке Шереметевского дворца.
Квартира Персиановых была тёмной — второй двор-колодец, все окна во двор. Но жаловаться не приходилось, для большинства горожан такое жилье было запредельной роскошью. Ленинградцы обычно ютились в огромных перенаселённых коммуналках. Ещё одной радостью для семьи стало поступление в ЛИИЖТ и младшего сына — Ростислава.
Спустя три года исполнилась давняя мечта Александра Александровича о своей даче. Он получил положительную рекомендацию руководства и стал пайщиком кооператива «Стандарт» на Карельском перешейке, известном сегодня как посёлок Кавголово. За пай требовалось уплатить 10 процентов стоимости, а потом вернуть ссуду, даваемую под низкий процент. Дома в посёлке были стандартными — зелёные двухэтажные или красные одноэтажные. Притаившиеся на холмах среди елей небольшие домики выглядели очень живописно.
Почти до середины 1930-х годов кооператив существовал как коммуна. Комнаты в щитовых домиках перераспределялись на общих собраниях каждую весну. Готовили на общественных кухнях или питались в поселковой столовой. Однако в конце концов индивидуалистические настроения взяли верх над коллективистскими, и домики окончательно закрепили за отдельными пайщиками.
Благодаря появлению дачного посёлка возникла и железнодорожная станция Кавголово. Поезда, шедшие из Ленинграда до Васкелово, стали делать здесь остановку. Составы ходили только несколько раз в сутки, приходилось точно рассчитывать время.
До окончания Зимней войны, как тогда говорилось, с белофиннами посёлок относился к пограничной зоне, и дачники оформляли специальные пропуска. Место, таким образом, было довольно уединённым, хотя и близким к Ленинграду. Иногда в районе посёлка появлялись лишь конные разъезды пограничников.
На берегу Кавголовского озера имелась своя лодочная станция, а летом специально организовывали досуг маленьких дачников. Существовало особое помещение для занятий во время дождя и волейбольная площадка.
Александр Александрович с энтузиазмом занимался дачным хозяйством, ремонтируя домик и копая грядки. Вырастить здесь что-нибудь путное было нелегко — местность холмистая, почва песчаная, да и от вековых тенистых елей постоянная тень. К тому же и бытовые условия не отличались комфортом. Электричества не было, готовили на примусах, воду носили из общего колодца, вечерами сидели при керосиновых лампах.
Но дачники не сдавались. Надежда Александровна поддерживала энтузиазм мужа — выращивала цветы, обменивалась с соседками саженцами и луковицами. В минуты отдыха Надежда Александровна любила посидеть с книгой в шезлонге, а вечером гуляла по берегу озера, любовалась закатом.
На дачу привозили из города рыжего пушистого кота, которому также нравилось на природе, здесь он чувствовал себя ловким охотником.
Казалось, жизнь наладилась, но ещё в 1933-м произошла история, грозившая самыми печальными последствиями. Несколько инженеров старой школы, включая Александра Александровича Персианова, были уволены с Мурманской железной дороги по доносу сослуживцев. Приходилось ждать ещё худших последствий. Но через некоторое время самих доносчиков объявили «польскими шпионами» и «врагами народа».
Это позволило Александру Александровичу добиться признания решения об увольнении необоснованным. Да иначе и быть не могло, ведь за тридцать с лишним лет службы на железных дорогах он не имел ни одного взыскания. В 1934 году Александр Александрович оформил пенсию, но продолжил работать доцентом в ЛИИЖТе.
Он пытался претендовать и на должность профессора, но получил отказ — «из-за отсутствия научных трудов». Как же так, ведь он с завидным постоянством публиковал статьи! Но институтское начальство они не устроили. Дело, конечно, было в другом — в анкетных данных. Александр Персианов: беспартийный, социальное происхождение — «из почётных граждан», бывал за границей, до 1917 г. коллежский советник, в 1920-е гг. дважды находился под арестом. Пришлось подавить обиду и остаться доцентом.
Дома, на улице Чехова, не обходилось без происшествий. Юра, бывший всё время послушным сыном, привёл домой девушку Женю и сказал, что она будет жить в их общей с родителями квартире, и он непременно на ней женится. Пришлось принять этот ультиматум и капитулировать. Дочка Любочка вышла замуж и поселилась на набережной реки Карповки. Ростик, напротив, вызывал беспокойство родителей влюбчивостью и непостоянством.
Наступал новый 1941 год. Предчувствие надвигающейся угрозы висело в воздухе. Но Александр Александрович наивно надеялся, что для полноты жизни хватило бы и одного опыта выживания в военное время.
Но с началом новой войны немцы быстро продвигались всё ближе к границам Ленинграда. Когда враг захватил Мгу, Александр Александрович понял, что с утратой этого железнодорожного узла город попал в окружение. А когда 8 сентября был захвачен и Шлиссельбурга, понял, что его вывод был верным.
Оба сына ушли воевать. Ростислав попал в железнодорожные войска, а Юрий — в морскую авиацию, строил временные аэродромы. Изредка сыновьям с оказией удавалось передавать семье часть своих командирских пайков. Но зимой положение стало совершенно отчаянным — ели уже сено из матраца, пытались разваривать кожаные ремни, меняли антиквариат на кусочки хлеба и горстки чечевицы. Александр Александрович тяжело переносил голод, заговаривался, бредил, просил хлеба.
Родственники сделали всё, чтобы первым эвакуировать его из Ленинграда. И вот сейчас, уже на грани жизни и смерти, он засыпал в промёрзшем пассажирском вагоне, который вёз его прочь из страшного блокадного города к берегу Ладоги.
В замутнённом от голода, холода и слабости сознании всплывали счастливые образы из прошлого — речка в селе Истье, любимая бабушка, поступление в институт, знакомство с Надей, фото с семьей на фоне дачи и вечный стук паровозных колес — пульс его жизни.
Фото из архива автора
