Кто же не знает, что этот шедевр мировой литературы — о любви, о долге и чести, о морали и нравственности… Ну, а если взглянуть на роман с петербургской или с московской колокольни?
Измена, возможны варианты…
Глубинное строение романа «Анна Каренина» основано на противопоставлениях — героев, событий, городов…
И главное противопоставление — двух семей, Облонских и Карениных. В обеих — измена, только в одной семье её глава — изменщик, а в другой — жертва. Да и сами измены — совершенно разные.
Облонский изменяет своей жене Долли с французской гувернанткой — дело, конечно, нехорошее, но, в общем-то, обычное, в богатых семьях даже заурядное. Неслучайно Толстой замечает: «…почти все в доме, даже нянюшка, главный друг Дарьи Александровны, были на его стороне».
Вронский соблазняет Анну, но с самого начала это не интрижка. Благодаря его своенравному, страстному характеру и её, как пишет Павел Басинский в книге «Подлинная история Анны Карениной», «тайному взрывному темпераменту», — обоих затягивает в бездонный водоворот. Это открытое попрание норм нравственности и морали.
За подобное в то время расплачивались крушением карьеры, изгойством, а то и жизнью. Причём не только сами любовники, но и обманутый супруг. Для Каренина происходящее не меньшая жизненная катастрофа, чем для Анны и Вронского. Он занимает важную государственную должность, ему в начале романа уже сорок восемь, таких в XIX веке называли стариками. И этот человек оказывается в положении обманутого, униженного, без семьи, причём в самый ответственный момент, когда решается вопрос, чтó впереди — дальнейшая карьера или отставка?
И вот тут следует сказать, что самое важное в противопоставлении обеих семей, с их мужьями и изменами, — город, в котором они живут. Облонские — в Москве, Каренины — в Петербурге.
Степан Оболенский, брат Анны, — москвич.
Он, конечно, далеко не праведник — мало того что изменяет жене, так вдобавок ленив, склонен к чревоугодничеству, сибарит… Однако даже в грехах своих Стива — живой, непосредственный человек. Свою вину перед женой он переживает, хотя и без глубокого раскаяния, но по-мужски искренне.
Изменяет же он не потому, что развратник, а потому что любит жизнь. Любит женщин. Любит друзей и знакомых, любит, что они его любят. А ещё — любит вкусно поесть и выпить. Любит, наконец, свой образ жизни. И что очень важно, Стива не умеет «лгать и притворяться», это «противно его натуре».
А вот Алексей Каренин, муж Анны, — петербуржец.
Он тоже любит — жену, сына, свою работу. Но любит без всякого чувства, словно по долгу службы. А на самом деле — не умеет любить. Фамилию ему Толстой придумал, взяв у Гомера слово «каренон», — «голова».
Каренин — человек, в котором рассудок главенствует над сердцем. Когда у Алексея Александровича впервые появляется догадка, что жена ему изменяет, он старается решить проблему, найдя «пункт узаконений» и при этом чувствует «облегчение». Анна сама себе говорит о нём: «Это не человек, а машина …». Он такой и есть: «всю жизнь свою… прожил и проработал в сферах служебных, имеющих дело с отражениями жизни. И каждый раз, когда… сталкивался с самою жизнью, …отстранялся от неё».
И ещё одна маленькая, но очень характерная деталь. Толстой называет Облонского Степан Аркадьич (именно так, по-свойски, не Аркадьевич), чаще запросто Стива, как зовут его близкие, многочисленные приятели, а Каренина неизменно — Алексей Александрович. И тут явный для читателя намёк: Облонский автору — близок, а Каренин — чужд.
Два города, два народа
Повторюсь: Облонский и Каренин — это не просто две противоположности, это олицетворение двух столиц, в которых живут два разных народа. В старой столице живут естественной жизнью, в новой — искусственной.
Долли занята детьми, семьёй, домом. Это её мир, которому она предана без остатка. И это полностью соответствует идеалу женской судьбы, сложившемуся в представлении Толстого.
Естественнее жизнь только у Константина Левина, потому что он трудится, и трудится на земле. Занимается сельским хозяйством, причём прекрасно в нём разбирается и получает неподдельное удовольствие, сам пройдясь вместе с мужиками по нескошенному ещё лугу с косой. (Известен случай, когда уже в начале ХХ века к старому Толстому в гости приехал финн, который давно уже проживал в Америке, и великий писатель стал ему доказывать, что каждый должен возделывать землю, чтобы не было голодных. А финн его разочаровал: в Америке, сказал, всего 10 процентов населения занято в сельском хозяйстве, но, если и есть голодные, то вовсе не потому, что в стране мало хлеба. Лев Николаевич внимательно выслушал гостя, однако не поверил ему.)
А Петербург…
Вот Алексей Вронский. Князь Щербацкий, отец Кити, говорит о нём:
«— …Франтик петербургский, их на машине делают, они все на одну стать, и все дрянь».
Не просто франтик, он не любит свою родную мать, смотрит «на людей, как на вещи». Даже в любви, искренней любви, он такой же — сломал хребет Фру-Фру и сломал жизнь Анне… И вот ещё одна характеристика: лучший приятель Вронского в полку — «Яшвин, игрок, кутила и не только человек без всяких правил, но с безнравственными правилами…».
Светское общество в Петербурге, к которому принадлежит Вронский, — погрязшее в сплетнях, низкое, насквозь гнилое. Княгиня Бетси, сводница, интриганка, сама проводящая жизнь в любовных романчиках, плетёт интриги против Каренина. Графиня Лидия Ивановна и её религиозный кружок — секта псевдоаристократов, которая не имеет ничего общего с истинной верой…
В том мире, в котором в Петербурге вращается Вронский, все, по его мнению, делятся на два сорта. Первые, старомодные и смешные, верят, что «одному мужу надо жить с одной женой, с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержанным и твёрдым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги», ну и в разные прочие глупости. А вторые, к которым Вронский и сам старается принадлежать, считают, что самое важное быть «элегантным, красивым, смелым» etc., а «надо всем остальным — смеяться».
Ну, а что же Анна, заглавная героиня романа? Кто она — бывшая москвичка, вышедшая замуж в Петербург?
В первый раз Вронский увидел Анну ещё в Петербурге, но, прибыв в Москву, на вокзале, не узнал её. И сам этому удивился, объясняя этот казус тем, что их знакомство было «так коротко». Павел Басинский, книгу которого об Анне Карениной я уже цитировал, даёт более точное объяснение: «В Петербурге в вагон заходила Каренина, а в Москве из него вышла Облонская».
Потом, после бала, на котором Вронский пригласил танцевать не Кити, но Анну, Анна бежит из Москвы обратно в Петербург, и происходит обратное превращение. Облонская вновь становится Карениной. И даже более петербурженкой, чем прежде.
Это уже не та строгая верная жена и примерная мать. Теперь это женщина, которая больна своей любовью. Именно больна, потому что по московским законам её любовь запретная — изменническая и развратная. Для прежней Анны ложь была чужда, а для нынешней — «не только проста и естественна, но даже доставляет удовольствие». Это естественность в противоестественном обществе.
Гибель главной героини закономерна. Сшибка московского, естественного, с петербургским, противоестественным, не может иметь иного финала.
Фактор столичности
Противостояние двух российских столиц возникло 320 лет назад, с рождением Петербурга, и не утихает по сей день. Но с годами и веками в нём появлялись всё новые обертоны.
Сначала Белокаменная не могла скрыть обиды на северного выскочку, а потом поняла, что быть подальше от власти и продолжать жить своей старой жизнью это даже хорошо. Северный нувориш, со своей стороны, сперва тянул одеяло на себя, наливаясь спесью, гордостью от собственной столичности, и не уставал насмешничать над московской провинциальностью.
После 1918-го города поменялись ролями. Москва стала считать всё, что за МКАД, провинциальным привеском к себе любимой, а Ленинград-Петербург превратился в «великий город с областной судьбой».
И сегодня петербуржцы смотрят на успешную процветающую Москву со смешанным чувством зависти и неприязни, а москвичи любят Питер, но по-особому, как обитатели большого города любят свою дачу, где можно недорого отдохнуть от суеты и грохота будней…
Когда 150 лет назад, в 1873 году, Лев Толстой начинал писать «Анну Каренину», Россия уже вступила в эпоху грандиозных реформ — экономических, социальных (в 1861-м отменено крепостничество), судебных, военных, системы образования… Шли реформы, конечно, из столичного Петербурга, и в числе активных деятелей реформ был Алексей Александрович Каренин.
Как всегда бывает в таких случаях, реформы для многих оказались донельзя болезненными, вызывали массовое недовольство, в том числе в Москве, а также за Москвой, в Туле и Тульской губернии.
Вот и Вронский говорит Стиве о москвичах, а также о Левине:
«— …Отчего это во всех москвичах… есть что-то резкое. Что-то они все на дыбы становятся, сердятся, как будто всё хотят дать почувствовать что-то…».
Конечно, можно было бы сказать, что роман не только против Петербурга, но и против реформ. Однако это не так. Лев Толстой, один из величайших писателей русской и мировой литературы, был выше, масштабнее неприятия молодой столицы и реформ Александра II. Это скорее роман-предупреждение.
Предупреждение о том, что естественное течение жизни — прежде всего семейной — нельзя подменять противоестественным. Иначе — гибель.
