77 лет назад Красная армия полностью освободила Ленинград из тисков вражеской блокады. С тех пор много было написано о 872 блокадных днях. Но христианское понимание блокады остаётся редкой темой.
Я занимаюсь этой темой давно и — медленно. Факты приходится собирать по крупицам, а сама она требует, как мне кажется, внимательного и неторопливого осмысления. Первая публикация в «Мозгократии» о христианских ликах ленинградской блокады была в ноябре 2017 года, сегодня — продолжение.
Одна из отличительных черт средневековой христианской ментальности — отношение к детям как к маленьким взрослым. Это было связано со статикой средневекового сознания, для которого мироздание представляло собой неподвижную символическую картину, раз и навсегда явленную Творцом.
Блокада Ленинграда помогла вывести Средневековье в жизнь из глубин подсознания, куда оно было загнано историей. 872 дня блокады стали для детей, оставшихся в городе, переходом к старости. Когда одна моя близкая знакомая, блокадный ребёнок, в 1943 году пошла в библиотеку и ей предложили там детскую книжку, маленькая старушка восприняла это как оскорбление.
Детство стало возвращаться к детям только после блокады, приучившей к мысли, что перенесение трудностей и есть жизнь. Этому же учило своих детей Средневековье. После войны лицо, тело и душа блокадных детей сохраняли следы неслыханных страданий. Но юность брала своё. Появлялась девичья красота. И в результате кто-то сказал моей знакомой, что у неё лицо, как у святой.
Блокада давала возможность преодолевать оторванность символизма человеческого сознания от жизни, убирать разрыв, которого не существовало в Средние века. Казалось бы, звук метронома можно только символически сравнить с биением человеческого сердца. Но в блокаду, когда объявлялась тревога и биение метронома резко ускорялось, многие дети, и, может быть, взрослые воспринимали звук метронома как биение своего сердца. А ведь сердце в христианстве — основной источник, а также средство и цель познания. Совпадение блокадного сердечного ритма с ритмом сердца блокадных детей свидетельствует о многом.
Биение метронома воспринималось как обычное явление, даже как убаюкивание. Блокадный крест делался нормой до такой степени, что он становился помощью, давая сон и отдых, помогая жить. Не есть ли это высшее понимание креста как радости? Её тоже была способна дарить ленинградская блокада!
Мне запомнился рассказ одной блокадницы. В то время ей было девять лет. Она шла с матерью по улице. Вдруг подошёл мужчина и протянул им буханку хлеба, как тогда показалось девочке, громадную, а ещё — книгу «Война и мир» Льва Толстого. Сказал, что его выписали из госпиталя, он уходит на фронт, и ему это уже не нужно. У ребёнка осталось пронесённое через всю жизнь ощущение чуда, тем более что буханка спасла девочке жизнь.
Другой знакомый мне блокадник вспоминал, как однажды с проникновенной новизной в душе и такой же ясностью увидел на берегу Финского залива светящийся куст. Да, это был просто особый вид кустарника. Но листья сияли неслыханной красотой, может быть, из-за обострённой физическими и душевными страданиями чувствительности рассказчика. Но в тот миг мой знакомый понял: если такое чудо есть на земле, значит жизнь имеет смысл, несмотря на все её ужасы. Она ради этого куста.
А я, слушая старого блокадника, сразу вспомнил о горящем кусте, неопалимой купине, из которой Моисей разговаривал с Богом. Чудо живёт в душе человека в любую эпоху. Но светом чуда была по-особенному озарена блокадная жизнь Ленинграда в сталинскую эпоху. Бог присутствует в любом времени, и свет Воскресения можно увидеть всегда.
Петербургскую духовность подкрепляет мученический блокадный подвиг Ленинграда. И блокадный крест часто лежит в основе этой духовности.
В войну и, в частности, в блокаду происходили процессы самоорганизации людей, когда умирающие помогали друг другу и выдвигали из своей среды лучших, которые руководили ими. Вот она, одна из высших ступеней самоорганизации человечества — под действием мученического креста. В ходе этой самоорганизации люди находят для руководства собой лучших, а не худших, как часто бывает в «процветающих» обществах. И хотя в истории есть примеры, когда и в обычных условиях, и в условиях крайнего бедствия люди выдвигали как лучших своих руководителей, так и худших, — блокадная самоорганизация даёт материал для исследований по синергетике — науке о самоорганизации.
У блокадников, часто перед смертью, усиливались творческие процессы. Причём создавались замечательные произведения инженерной, научно-технической мысли. В равной мере — какая в блокаду писалась проза, какие создавались стихи, какая творилась живопись!
Вспоминаются слова Дмитрия Лихачёва: «…это поразительно, что во время блокады творческая сила людей особенно возрастала. Человек знал, что он умрёт, и чтобы сохранилось хоть что-то, писали дневники, мемуары, архитекторы чертили фантастические здания, которые потом должны были быть построены. Художники, как Билибин, усиленно рисовали перед смертью, писали картины. В блокаду происходила усиленная творческая деятельность…» [Звезда. 2006. № 11. С. 16–17].
Конечно, чудесные видения и творческие находки, которые в дни блокады являли себя чаще, чем до неё и после, были не только следствием несения христианского блокадного креста. Чудесные видения объяснялись крайним истощением, которое нередко погружает мозг человека в полусон-полуявь. А творческие находки и даже открытия проявлялись у блокадников (в том числе у подростков), потому что они в состоянии ужаса замыкались в себе, в то время как творчество позволяло отвлечься, уйти в иной мир — мир грёз.
Но среди блокадников, несмотря на два десятилетия агрессивного советского атеизма, оставалось очень много христиан. И это могло придавать творческим прорывам горожан христианский смысл открытий под тяжестью креста. Ведь неотрывную от христианства многовековую историю России и Петербурга оказалось невозможным искоренить даже за семьдесят четыре года советской власти. Нельзя её было убить и за первые двадцать.