Во всяком случае, разительно отличались от тех, кого поддерживали деньгами и оружием США в годы странной войны, начавшейся из-за Саурской революции.
«Наших» афганцев я видела собственными глазами еще студенткой. Я была у них переводчиком, мостиком из слов, который помогал им, приехавшим всего на месяц из Афганистана в СССР понять, что собственно происходит вокруг. Многие из них впервые выезжали за пределы родной страны, многие не видели до этого ничего кроме своей провинции или даже уезда. Они были мирные и очень любознательные. А главное, они как данность принимали тот факт, что жизнь может быть устроена по-разному.
Ровно сорок лет назад, 27 апреля 1978 года грянула Саурская революция в Афганистане. Революция и впрямь «грянула», что бы ни думали по этому поводу Збигнев Бжезинский и Генри Киссинджер, что бы официально ни заявляли в Белом доме и Уайтхолле. В СССР никто и никак не провоцировал социалистическую революцию в дружественной соседней стране, которая первой на взаимной основе признала Советскую Россию еще в 1919 году. Известие о победе кабульского восстания прокоммунистической НДПА в Москве приняли с удивлением и смирением. В день победы революции в Афганистане на календаре было 7 саура 1357 года. Саур или ордибехешт — второй месяц солнечного календаря по хиджре – переселения пророка Мухаммада в Медину, от которого ведется летоисчисление в мусульманских странах.
Летоисчисление календарное часто совпадает с летоисчислением социально-политическим. Социалистическая революция в 1357 году – рановато, даже по меркам престарелых обитателей Старой площади образца 1978 года.
Но единомышленникам принято было помогать. В СССР решили поддержать афганских товарищей. Помогали советами, деньгами, специалистами, войсками и чем угодно еще. По партийной линии, по комсомольской, в сфере здравоохранения, по линии служб безопасности. И по линии профсоюзов тоже.
Мне довелось два летних сезона работать в такой программе сотрудничества.
ВЦСПС по соглашению с Центральным советом профсоюзов ДРА организовывал отдых передовиков из числа афганских трудящихся на территории СССР. В Сочи. Разумеется, отдых совмещался с пропагандой преимуществ социализма.
Мы встречали очередную группу афганцев в Ташкенте. Три дня в Узбекистане им показывали передовые колхозы и достопримечательности Самарканда. Потом стандартные 24 дня отдыха и лечения в сочинском санатории «Белые ночи». На закуску три дня в Москве, где афганцев знакомили с революционными достопримечательностями, включая Мавзолей.
Для студентки это была подработка мечты. Почти каникулы с полновесной зарплатой, которая была сильно больше пресловутых 120 рублей стандартного молодого специалиста. Хлопот с «нашими» афганцами практически не было.
Я не знаю, по каким критериям отбирали афганские профсоюзы кандидатов в отдыхающие. Одаривали заграничной поездкой только передовиков и самых лояльных? Или параллельно шли в ход интриги, клановые и племенные связи, другой блат?
Но все они были очень разные, горожане и деревенские, электрики и мукомолы, крестьяне и учителя из разных провинций страны, где уже более пяти лет бушевала гражданская война.
Женщин было значительно меньше, чем мужчин. Обычно две-три на группу из двадцати пяти человек. Не помню ни одной в хиджабе. Они одевались по-европейски. Одна носила элегантный шарф à la Беназир Бхутто. Мужчины, молодые и старые, кто в европейских костюмах, кто в традиционных широченных пирохан-тумбанах – традиционных рубахах с шальварами и в тюрбанах. Кто-то откровенно демонстрировал свой атеизм или не знаю что, фронду? К примеру, открыто пил пиво на променаде в Сочи. Кто-то пять раз в сутки аккуратно совершал намаз.
Но никто из них никогда не позволял себе выпадов в адрес «неподобающе» одетых сестер-афганок или выпивающей молодежи. И уж тем более никто не возмущался еще более неподобающе одетыми переводчиками, врачами или медсестрами. Никто не устраивал истерик при виде нескромных одеяний толпы на набережной в Сочи.
Очень хорошо помню дивного старика из провинции Нангархар, кажется, он был старостой в каком-то пригороде Джелалабада. Он носил темно-серый пирохан-тумбан, всегда безукоризненно чистый (или у него их было два, и он каждый день устраивал стирку?) Каждый день он старательно наглаживал свой наряд, а вечером выходил на променад вместе с новоявленным другом, таким же пожилым электриком из Кабула. Они гуляли по набережной, взявшись за руки – так афганцы демонстрируют мужскую дружбу и приязнь.
Все они радостно посещали врачей, принимали жемчужные и хвойные ванны, ездили на процедуры в Мацесту. К еде, в том числе к тому насколько она халяльная не придирались. Однажды, кто-то пустил зловредный слух, будто накануне за обедом подавали свинину, многие — сутки спустя — маялись животом. Это было вранье, про свинину повара были строго предупреждены. Но даже массовое психо-желудочное расстройство на почве запретной свиньи не вызвало ропота, не стало причиной бунта.
На пляж они почти не ходили, разве что некоторые из молодых. Им приходилось чуть не все время проводить в море, по пояс в воде, поскольку вид сочинского пляжа образца 1987 года действовал на них как фильмы с рейтингом ХХХ. Но никаких криминальных инцидентов и жалоб на недостойное поведение наших подопечных не поступало.
Все они с любопытством смотрели на хлопковые поля узбекского колхоза и ползущие по ним трактора. Это зрелище, так же как изобильный дастархан накрытый, после объезда колхозных полей, производили на них сильное и благоприятное впечатление.
Москва «наших» афганцев скорее подавляла. Тем более что про Великую Октябрьскую социалистическую революцию они знали мало или вовсе ничего не знали. Как-то после экскурсии в музей Революции и посещения Мавзолея, с подробным рассказом «про штурм Зимнего, диктатуру пролетариата и пробитое эсеркой Каплан пальто», милая афганка, счетовод из Герата отозвала меня в сторонку и тихо спросила: «А кто такой рафик Ленин? (товарищ Ленин – на дари) Вы так интересно про него рассказывали».
Практически все они не были ни коммунистами, ни убежденными революционерами. Эти приезжие из очень отсталой и консервативной страны поражали спокойствием, невозмутимостью и открытостью. Они допускали, что мир велик, жизнь разнообразна, жизненные принципы и правила, а также моды могут отличаться от тех, которые они видели дома.
Тот старик из Нанграхара вряд ли одобрил бы сарафаны с глубоким вырезом для внучек, но верил, что кому-то это может нравиться. И не собирался никого учить.
Тогда слово толерантность еще было не в моде. Они, эти «наши» афганцы были именно толерантными. А еще очень любознательными. Большинство из них.
Такими я запомнила «наших» афганцев.
Каково же было мое удивление, когда годы спустя я прочитала нашумевшую книгу американского журналиста Джорджа Крайла под названием «Война Чарли Уилсона — невероятная история о том, как мудрейший человек в Конгрессе и агент ЦРУ из числа изгоев изменили современную историю». Расследование о тайной войне ЦРУ в Афганистане.
Выяснилось, что аналогичные программы гуманитарной, в том числе медицинской помощи работали и в США. Раненых и изнуренных в сражениях муджахедов – «борцов за свободу», как их нарекли западные журналисты — привозили в Техас в местные госпитали, а заодно приобщали к ценностям свободного мира. Пресса в США восторженно писала о доблестных воинах, сражающихся на передовой войны против коммунизма и исцеляющих боевые раны в США. Очарованные журналисты не знали о том, какие драмы, трагедии, фарсы и комедии разыгрывались за стенами респектабельных госпиталей, принявших на излечение героев джихада.
Этих афганцев раздражали, возмущали и бесили американские врачи и медсестры в коротких халатиках. Они казались им либо доступной добычей, либо дьяволицами-искусительницами, которых не грех и ножом пырнуть.
Эти афганцы устраивали бунты из-за еды, которую считали не вполне халяльной, тоже доходило до поножовщины. Организаторам приходилось идти на всевозможные хитрости и вывозить какого-нибудь самопровозглашенного муллу из числа героев джихада на птицефермы, чтобы тот читал надлежащие молитвы над подготовленными к газовым камерам американскими курицами.
Эти афганцы, моментально разбившиеся на группы по клановому или племенному признаку, с помощью воплей, кулаков и ножей выясняли отношения друг с другом. Паникующие врачи были вынуждены регулярно звонить в Вашингтон, чтобы хоть кто-нибудь из Конгресса усмирил распоясавшихся фанатиков. Самых буйных ближайшими рейсами возвращали в Пешавар, причем некоторых сразу же по возвращении свои же повесили в назидание остальным.
Но фанатики были неутомимы и неусмиримы. На смену прежним в техасские госпитали приезжали новые герои, которые немедленно начинали нападать на медсестер и врачей, подозрительно обнюхивать больничную еду и хвататься за ножи при любом конфликте.
И прочитав эти леденящие душу рассказы о подвигах «их» афганцев, я тут же вспомнила, моих афганцев.
Дедушку-старосту из Джелалабада и дедушку-электрика из Кабула, которые, взявшись за руки, мирно прогуливались по сочинской набережной.
Feel the difference, или почувствуйте разницу, как говорят в Одессе.
Бес ты с ним с противостоянием двух систем, с преимуществами социализма и гримасами капитализма. Пусть история рассудит.
Просто «наши» афганцы были лучшие. Они были мирные, открытые, любознательные, ни на секунду не фанатики. Скорее, наоборот. Они как данность принимали тот факт, что мир многолик, что жизнь может быть устроена по-разному.
И почему-то мне кажется, что Афганистан был бы благополучнее и счастливее, если бы его обустраивали афганцы, которые отдыхали в Сочи, вместо тех, кто лечился в Техасе.
