У каждого читателя свой список любимых книг. Но если ваш список не совпадает с чьими-то другими, это вовсе не означает, будто вы или кто-то иной не прав.
Борис Пастернак. «Доктор Живаго»
Главный герой романа — интеллигент, который мучительно ищет своё место в жизни и свою любовь, но в итоге не находит ни того, ни другого.
Этот образ, начиная с Чацкого и Онегина, встречался в отечественной литературе множество раз. Но Юрий Живаго приходит к полному жизненному краху, преодолев Революцию и Гражданскую войну. И в итоге он и его любимая Лара умирают не только потому, что им нет места в новом мире победителей. В этом мире, по мнению автора, нет места таким, как они, — русской интеллигенции.
Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита»
Это произведение — одно самых загадочных во всей русской словесности. О ком оно и о чём? Почему в сталинской Москве появляется Князь тьмы, а не Иешуа, герой романа, написанного Мастером? Почему Воланд — величественный и справедливый, покровительствует творчеству, любви и борется с людскими пороками?..
О «Мастере и Маргарите» написано во много раз больше исторических, литературоведческих и философских исследований, чем о каком-либо другом произведении Булгакова. Но сколько ни вчитываешься в эти исследования и сам роман, загадки автора так и остаются неразгаданными.
«Мастера и Маргариту» можно перечитывать бессчётное число раз. Но ясно лишь одно: Мастер — главный герой бытия, в котором земное и потустороннее неразделимы. И если ты — Творец, твои «рукописи не горят». Впрочем, это тоже не так мало.
Василий Гроссман. «Жизнь и судьба»
Это продолжение опубликованного в 1952 году романа «За правое дело» было арестовано ещё в рукописи. При личной встрече с автором член Политбюро, секретарь ЦК партии по идеологии Михаил Суслов сказал: «Этот роман может быть опубликован лет через 200, не раньше». Величайшее творение Гроссмана вышло через 27 лет, в 1988-м. Жизнь победила, а судьба?
Роман занял своё место в первых рядах русской литературы и в 2012-м даже удостоился прекрасной пятисерийной экранизации (режиссёр Сергей Урсуляк), но…
«Жизнь и судьба» вновь стала жертвой — на сей раз постсоветского времени, не знающего лонгрида. Это долгое (почти 900 страниц) чтение, с большим числом героев, причём почти все они — вовсе не герои (и прежде всего талантливый учёный-физик Штрум), они — или палачи, или опять-таки жертвы. Роман — умная, правдивая и потому трудная проза. Но тот, кто найдёт в себе силы дочитать весь том до конца, по-другому посмотрит и на наше не такое уж давнее прошлое, и на настоящее.
Юрий Дружников. «Ангелы на кончике иглы»
В этом романе есть всё, чтобы понравиться читателю, — увлекательный сюжет, реализм, ирония, гротеск, сатира, дураки и умницы, секс и советская партмафия… Тем не менее, и автор и его роман, включённый Варшавским университетом в «Десять лучших русских романов ХХ века», у нас недостаточно известны.
Причина в том, что Юрий Дружников в 1960-е годы начинал как детский писатель, но уже с середины 1970-х стал диссидентом, и само упоминание его имени очень долго было запрещено. А в 1987-м он эмигрировал и в 2008-м умер в США.
В центре событий, о которых рассказывается в «Ангелах», — редакция известной столичной газеты и сама Москва, которая после хрущёвской оттепели и Пражской весны быстро вползает в российскую зиму.
Оттепель и сразу зима — история для нас старая, но всякий раз осмысливается по-новому.
Валентин Катаев. «Святой колодец» — «Спящий»
Повесть «Святой колодец» была написана в том же стиле, что вышедшая двумя годами ранее «Маленькая железная дверь в стене». Автор, которому было уже 67 лет, назвал этот стиль мовизмом (от франц. mauvais — плохой). Но правильнее было назвать стиль литературным импрессионизмом, потому что ничего плохого тут не было. Небольшие отрывки, каждый со своим внутренним сюжетом и героями, в сочетании с виртуозным авторским вкусом позволили создать шедевр.
С 1920-х годов и до 1960-х Катаев не написал ничего особо выдающегося. И тому было объяснение: в юности он участвовал в Белом движении, и, если бы в 1930-е — 1950-е это вскрылось, писателю было не миновать лагеря или даже пули. А как сказал Михаил Зощенко, «писатель с перепуганной душой — это потеря квалификации».
Мемуарно-философский «Святой колодец» (1966) стал прорывом. За ним последовали «Трава забвения» (1967), «Кубик» (1969), «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона» (1972), «Кладбище в Скулянах» (1974), «Алмазный мой венец» (1978), «Уже написан Вертер» (1979), «Юношеский роман моего старого друга Саши Пчёлкина, рассказанный им самим» (1982), «Сухой лиман» (1984), «Спящий» (1985).
Каждая из этих повестей была своего рода продолжением предыдущей, и вместе они словно складывались в один уютный долгий роман. Да так, в сущности, и было.
