«Мусорная» реформа, начатая в январе нынешнего года, явно пробуксовывает. Свидетельство тому — случившееся на днях увольнение гендиректора «Россиийского экологического оператора» Дениса Буцаева.
Свидетельств провально начатой реформы за одиннадцать месяцев накопилось предостаточно. Вот лишь краткое перечисление: непродуманный выбор местных операторов, ухудшение ситуации с вывозом мусора из-за организационных просчётов, непомерно выросшие тарифы, которые непонятно, как рассчитывались, что, конечно же, вызывало недовольство жителей, а кое-где — акции протеста.
Сказать честно, российский обыватель, привыкший к чиновничьему головотяпству, и не ждал каких-то скорых улучшений. Увы, такие уж у нас взаимоотношения властей и граждан.
Впрочем, уместно задаться вопросом: а в какой роли мы, население, участвуем в это самой «мусорной» реформе? Мы только налоги платим или можем посодействовать ей каким-то другим способом?
Позволю себе рассказать непритязательную житейскую историю, произошедшую года три назад.
Я и мои двое приятелей решили проехаться по Псковской и Новгородской областям. Один из участников этого путешествия — итальянец, не раз уже бывавший в нашей стране, захотел посмотреть, как живут люди в российской глубинке.
Была середина августа, стояла жуткая жара. Мы направлялись в Старую Руссу, к друзьям, и, обливаясь потом, с тоской думали: «Когда же приедем? Когда кончится эта проклятая дорога?».
Наконец, въехали в лес. Стало чуть прохладнее. Решили перекусить и стали высматривать удобное местечко. Вскоре заметили впереди деревянную скамейку под навесом и тропу, уходящую вглубь леса. Остановились, полезли в багажник своего микроавтобуса за пакетами с едой.
И тут я только заметил, что обе стороны тропинки — утоптанной и достаточно широкой — чётко обозначены. Мелькнула дикая мысль: «Неужели, разметку делали?». Но приглядевшись, догадался: на тропинку были когда-то брошены пустые бутылки, пакеты, обрывки бумаги, а люди, останавливавшиеся на этом месте, расчищая себе дорогу, распихивали весь этот хлам по сторонам. И получились две линии — неровные, конечно, но чётко обозначающие тропу.
Итальянец, увидев «разметку», демонстративно сел на скамейку и всем своим видом показывал, что дальше он — ни шагу. Он обожал природу и был ярым ненавистником всего полиэтиленового.
А мы с приятелем двинулись дальше. И вывела нас тропинка к обрыву, рядом с которым стоял длинный деревянный стол. Вся площадка вокруг него была усеяна все тем же хламом, две ямы, вырытые рядом, были заполнены до краёв бутылками, пакетами, остатками еды…
Но и это было ещё не всё. Я подошел к обрыву. Длинный глубокий овраг уходил куда—то далеко влево. От красоты перехватило дыхание. Но вот я опустил взгляд на наш склон. Он весь — слева направо и снизу вверх — был сплошь покрыт бутылками и полиэтиленом. Местами — в несколько слоев. Прямо-таки не новгородская глубинка, а кадр из фильма—катастрофы, повествующего о последних днях планеты.
…С тех пор я не то, чтобы обрывок бумаги не брошу в лесу, а увижу окурок, положу его в карман и донесу до домашнего мусорного ведра.
Хорошо понимаю, что каждый из нас видел подобные придорожные свалки. Они разбросаны по всей стране. В городах и весях жители с детьми на руках выходят на митинги, не желая, чтобы неподалёку от их дома устраивали большой мусорный полигон. А небольшие — кто устраивает? Не они ли сами? Точнее — мы, мы сами…
А всё ведь так просто — бутылку полиэтиленовую не бросить на обочину дороги, окурок не швырнуть в траву… И не будет чудовищных оврагов, на которые смотреть не то что тошно — страшно.
