Страх — часть инстинкта самосохранения. Наши древние пращуры рождались, росли и умирали в мире полном смертельных опасностей, выживал тот, кто умел пугаться сильнее и правильнее. А мы?
Так получилось, что пару лет назад я один за другим посмотрела пару-тройку сериалов и прочитала с десяток криминальных романов в стиле «скандинавский нуар». Стиг Ларссон, Ю Несбё, Мост… Знаете, все эти истории про маньяков, закатывающих трупы в снеговики, про эко-активистов, подбрасывающих отравленное вино бездомным, социальных работников, которые на деле серийные насильники-педофилы... Фьорд, аква-вита и психопат с топором. Ну, кто читал и смотрел — поймёт.
Вскоре после знакомства со всеми этими ужасами я поехала кататься на лыжах в Норвегию, как раз в тот самый антураж. Мрачные горы, крутые утёсы, глубокие сугробы и топоры с вилами, висящие на каждом втором домике-игрушке. Но было совсем не страшно. Ни капельки. Хотя талантливые писатели, режиссёры, артисты сделали всё, чтобы мне мерещились дурные мысли в белокурой голове парня, сидящего за рычагами ратрака и клыки во рту неулыбчивой официантки из кафе неподалёку… Но испуга не было. Почему? И хорошо ли это?
Страх нужен человеку как воздух. Мы живём в мире, где безопасность превыше всего. Но страх не уходит. Только благотворный ли это страх?
Читаешь заключения антропологов, которые исследовали останки нашей далёкой прародительницы самки австралопитека по имени Люси — это мы ее так назвали, а как её называли мама с папой, мы не знаем — и кожей чувствуешь, сколько опасностей ей грозило. Даже странно, что она дожила до своих 25-30 лет. Ведь миллионы лет спустя, в просвещённом XVIII веке н.э. продолжительность жизни человека была 31–39 лет…
Наши палеолитические предки жили в постоянном страхе. На них мог напасть лев или саблезубый тигр, мог затоптать носорог или слон, могла укусить змея или ядовитый паук, можно было свалиться в бездонную пропасть, увязнуть в болоте или отравиться ядовитыми ягодами. Выживали те, кто умел лучше бояться, всегда был настороже, был готов в любой момент вздрогнуть, отпрянуть, отпрыгнуть, убежать.
Выживали самые пугливые. Страх — основа жизни. Видимо, Люси была очень пуглива, ведь её собратья—австралопитеки доживали в среднем лишь до 19 лет. Но всё же, как удалось выяснить с помощью компьютерной томографии, судя по переломам ног, компрессионным переломам таза и грудной клетки, переломам рук и нижней челюсти, перед смертью Люси упала с высоты 13 метров, скорее всего с дерева и умерла от внутреннего кровотечения. Хотя осторожная и пугливая была девочка.
Если миллионы лет страх был залогом выживания, то страх должен был быть вшит в генетический код и стать неотъемлемой частью основного инстинкта — это не то, о чём вы подумали, это — инстинкт самосохранения. А позже — стать обязательным элементом культурного кода, значимым мемом.
Если придерживаться теории Ричарда Докинза, мем — не просто забавная картинка в Интернете. Вся значимая для той или иной культуры информация состоит из базовых единиц — мемов, точно так же, как биологическая информация состоит из генов. Так вот, мемы, связанные со страхами, непременный компонент любого культурного кода. Все легенды и мифы Шумера, Древнего Египта и Древней Греции, русские былины и сказки, скандинавские саги — почти все про страх.
Подвиги Гильгамеша и Геракла — про опасности дальних путешествий и набегов чужаков. Красная шапочка и Маша с медведями, Мальчик с пальчик и Спящая красавица, Зигфрид с Брунгильдой и Соловей Разбойник с Ильёй Муромцем — в каждой страшной сказке и легенде, при всей их аллегоричности, зашифрованы предупреждения о реальной для того или иного общества опасности. Лесная глушь, разбойничьи замки, грабители с большой дороги — всё это и вправду существовало, и страх перед ними, умение «правильно бояться» помогали выжить.
В наше время на смену страшным-страшным сказкам пришли детективы. Но при всей изобретательности Артура Конан Дойля, Агаты Кристи или Жоржа Сименона, которые пугали нас пёстрыми лентами, запертыми комнатами или множественными кинжальными ранами, за каждой загадкой пряталась реальная угроза, подстерегающая человека в реальном мире, — битва за наследство, месть за похищение малютки, банковская растрата… В этих преступлениях была тайна, но не было иррациональности. Агата Кристи принципиально не писала о сексуальных преступлениях, избегала сцен насилия и рек крови. Впрочем, как и другие классики детективного жанра.
Нынешние страхи, том числе ужасы, которыми потчуют публику мастера скандинавского нуара, — совсем другие. Дело не только в расширении пределов допустимого, когда каждый раз, чтобы как следует напугать публику, надо придумать, описать и показать что-то ещё более шокирующее и кошмарное. И не в том, что аудиторию приучают смаковать страх, как редкий деликатес. Об этом очень хорошо сказала сама леди Агата в автобиографии: «Никому в голову прийти не могло, что наступит время, когда детективы будут читаться из-за описываемых в них сцен насилия, ради получения садистского удовольствия от жестокости ради жестокости…».
Дело в том, что страх перестаёт быть позитивным, он не учит — пусть на подсознательном уровне — избегать или преодолевать опасности, а заставляет заглянуть в бездну чужого подсознания, из которой нет спасения. Как писал Докинз, точно так же, как гены, мемы подвержены естественному отбору, мутации и искусственной селекции. Судя по всему, мемы связанные с человеческими страхами, мутировали, а, может быть, подверглись злонамеренной селекции, и превратились в подобие раковых клеток, которые размножаются бесконтрольно и губят живой организм социума.
С одной стороны, снижается порог чувствительности к ужасам окружающего мира. Как сказал Лев Толстой про творчество Леонида Андреева, он пугает, а мне не страшно. Чтобы по-настоящему напугать, приходится всё время повышать ставки и придумывать всё более изощрённые и извращённые преступления и мотивы.
С другой стороны, иррациональные страшилки того же скандинавского нуара могут свести с ума, превратить современного человека в подозрительного параноика или в беспомощного фаталиста. Параноики будут видеть маньяка в каждом школьном учителе и убийцу-расчленителя в каждом сантехнике. Фаталисты откажутся от борьбы за жизнь перед лицом угрозы, поскольку мир современного человека не просто опасен, как тот, в котором жили наши палеолитические предки, он наполнен экзистенциальным ужасом, которому нельзя противостоять.
В современном меме страха зашит не инстинкт самосохранения, а инстинкт саморазрушения, и рано или поздно он сыграет против нас, разучившихся пугаться правильно. Вот это по-настоящему пугает.
