Горе-художники и горе-чиновники украшают наши города кто во что горазд. Горожане — в том числе и петербуржцы — при виде таких шедевров не знают, то ли смеяться, то ли ругаться.
Об эту «безумную табличку», которая украшает Петербург уже лет пятнадцать, интернет-острословы сломали немало копий. Казалось бы, курьёз, да и ладно. Однако…
На «памятной доске» сидит первый император всероссийский, срисованный с картины Николая Ге «Пётр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе». А позади, с тем же виноватым видом, сидит за столом наш всероссийский Леонардо да Винчи.
Как пошутил один блогер, это «Петро Первый допрашивает Михайло Ломоносова о причинах провала плана ГОЭЛРО».
А почему бы нет? По логике автора текста, скульптора и заказчика, а заодно узаконивших этот историко-художественный шедевр властных структур, Пётр I не умер в 1725 году, а Ломоносов не появился впервые в Петербурге в 1735-м, — значит, оба могли встретиться. Причём не где-нибудь, а здесь, в домике, что стоит в глубине Дивенского сада на Каменноостровском проспекте, и это вполне логично.
Но куда логичней, что никаких электрических лабораторий Михаил Васильевич никогда не основывал и не открывал. И уж «в этом здании», построенном для Медно-котельного арматурного завода Р. Лангензипена лишь в 1886 году, — тем более!
Подозреваю, что в этом домике (Малая Монетная улица, дом 2Г), где с 2006 года находится бизнес-центр «Лангензипен», и была выпестована идея памятной доски об электрической лаборатории коллеги Ломоносова, а уж Пётр Алексеевич был включён в неё для пущей солидности.
А буквально на днях здесь же, на Петроградской стороне, появилась ещё одна шутка гения — поэма-памятник букве «ять» и воинствующему невежеству. И что характерно, это произведение тоже кто-то узаконил и включил в состав городской монументальной пропаганды.
Большинство, правда, проходит мимо. Не приучен у нас народ читать таблички. Хотя нескольких нахимовцев около буквы «ять» я вчера заметил. Они что-то долго и бурно обсуждали, после чего, спохватившись, понеслись к своему училищу, расположенному неподалеку, за Пеньковой улицей.
А мне вспомнился детский рассказ давно забытого украинского писателя Остапа Вишни. Там медведь, бродя по лесу, вдруг наткнулся на табличку «2х2=5». Постоял-постоял, почесал в затылке, и тут же, на месте, скончался от разрыва сердца.
Но мы с вами не медведи. Проходим и ничего не замечаем, читаем и не вдумываемся, а вдумаемся — посмеемся. Мало ли дури вокруг!
Вот информация из одного питерского СМИ:
«В разных точках Петербурга теперь можно наткнуться на буквы кириллического алфавита — 33 объекта разного размера, созданные современными художниками. Чтобы узнать ныне здравствующие буквы, порой надо поднапрячься (?! – Г.И.). А остальные — “Юс большой”, “Юс малый”, “Ижица” и “Ять” (но не “Ер”)—– надо ещё и вспомнить.
Это арт-проект ЦВЗ “Манеж” и петербургской Высшей школы экономики. Проект называется “Тридцать Три Знака”, он получился с сильным образовательным акцентом — про славянские буквы, алфавиты и шрифты».
Обычная, вроде бы, городская новость. Но что касается образовательного акцента — сказано действительно сильно!
Ещё сильнее высказался автор мемориала, посвящённого букве «ять», художник Александр Флоренский, который назвал отказ от устаревших букв «большевистской чисткой русского алфавита».
На самом деле впервые предложил упразднить букву «ять» известный поэт XVIII века Василий Тредиаковский. В XIX веке в необходимости той же буквы сомневался основоположник российского языкознания Александр Востоков. А вслед за ним — и сам Николай I.
Однако лишь в 1904 году при Отделении русского языка и словесности Академии наук была создана Орфографическая комиссия во главе с выдающимся языковедом Филиппом Фортунатовым, в состав которой входили такие крупнейшие учёные, как Алексей Шахматов и Иван Бодуэн де Куртенэ. Эта комиссия и разработала реформу русской орфографии, в частности, освободила наш алфавит от нескольких явно устаревших букв, в том числе от «ять».
Работа над проектом реформы продолжалась тринадцать лет. 17 мая (30 мая по н. ст.) 1917 года министерство просвещения уже Временного правительства издало циркуляр, которым предлагалось ввести в школах реформированное правописание с нового учебного года.
Таким образом, советская власть своим декретом от 23 декабря того же 1917 года лишь подтвердила решение Временного правительства. И уже со следующего, 1918 года, делопроизводство и пресса были переведены на новое правописание. Так что наша современная орфография — не следствие «большевистского произвола» и надругательства над языком, а результат многолетней работы лучших русских языковедов.
Подозреваю, что поддержка этой реформы большевиками была единственным декретом, в котором сошлись мнения земляков-симбирцев Александра Керенского и Владимира Ульянова-Ленина.
Вообще-то, художник, берущийся за какую-либо работу, прежде обязан досконально изучить историю предмета. И уж, конечно, ему должно быть стыдно публично заявлять, что он даже не помнит, как называется буква «i»…
Ещё одна памятная «дощечка» была установлена четыре года назад на Захарьевской улице. Мало того, что доска эта — в честь Карла Густава Эмиля Маннергейма, фигуры, мягко говоря, весьма спорной в глазах ленинградцев-петербуржцев, так вдобавок на этом барельефе историки насчитали около полутора десятков ошибок.
Впрочем, жители Северной столицы добились снятия доски не только из-за этих ошибок, а потому что посчитали для себя такой памятный знак оскорбительным. Это к тому, что во многих случаях, прежде чем устанавливать памятники или памятные доски, не худо бы посоветоваться и с горожанами.
Думаю, жители Петербурга, знатоки-краеведы наверняка назовут и другие уголки города, где притаились такие же «мемориалы», над которыми потрудились либо профаны, либо записные шутники, сочинители мистификаций.
Кстати, о мистификациях: вы не заметили, что изображённая в ржавом железе лежащая на боку «буква» лишь отдаленно напоминает ѣ, у которой никогда не было верхней перекладинки? Это произведение больше похоже на надругательство над православным крестом, к которому вместо нижней косой поперечины приделан какой-то полубублик.
Так что же изобразил скульптор-жестянщик в виде символической верхней перекладины? Может быть, одну из полос со своей тельняшки?..
