На Западе говорят, что события на Украине — самая большая война в Европе после 1945 года. Но, во-первых, это лишь специальная военная операция, а, во-вторых, были ещё балканские войны 1990-х.
Современные американские и европейские политики избегают любых упоминаний о распаде Югославии и последовавшей за этим серии кровопролитных гражданских войн. Возможно, попытка стереть эти воспоминания связана с тем, что именно они напрямую причастны к тому, что на юге Европы год за годом лилась кровь…
Югославия, как и СССР, стала распадаться после начала «парада» суверенитетов. Словения, Хорватия, Босния… Парламенты бывших союзных республик один за другим голосовали за освобождение от Большого брата в Белграде.
Мировые бюрократы и, столь щепетильные в вопросах соблюдения процедуры и разглядывающие под лупой детали референдумов в Крыму, Луганске или Донецке, —молниеносно признавали самопровозглашённые балканские государства. Для проведения референдума о суверенитете Боснии и Герцеговины хватило простого большинства при голосовании в Скупщине. Хотя все и всё знали. И про этнический состав республики, где сербы составляли более 30 процентов населения, а в Сараево почти 30 процентов, и про то, что депутаты Скупщины из числа сербов при голосовании демонстративно покинули зал заседаний. А в референдуме о независимости сербы попросту не участвовали — у них был свой референдум о присоединении к Югославии.
Американские и европейские политики знали, чем чревато мгновенное признание очередной новой страны.
Уже отгремели гражданские войны в Словении и Хорватии, уже вооружились и автономизировались Сербские Краины, земли которых потом хорваты вернут «в семью» бомбовыми и артиллерийскими ударами. И комиссары ООН уже озаботились лагерями беженцев, а беженцев становилось всё больше. Тем не менее, США и Европа признали Боснию и Герцеговину без лишних формальностей и проволочек — в день обращения. Так началась война. Почему-то по вине сербов. Именно тогда принялись писать «чёрную легенду» о сербах.
Я видела совсем маленький кусочек этой войны…
В сентябре 1992 года я добиралась до Югославии через Будапешт. Дальше — на автобусе. Санкции — экономические, авиационные, спортивные, культурные уже действовали в полной мере. В дорожной сумке у меня, кроме коробок с видеокассетами, был августовский номер журнала, точно не помню какой, может быть, это был «Огонёк»,
На обложке этого журнала была страшная фотография: за колючей проволокой толпа полуобнажённых мужчин, тот, что на переднем плане страшно истощён. Эту фотографию привёз кто-то из группы британских журналистов, побывавшей в Республике Сербской. Кажется, это были телевизионщики ITN и Channel 4 и репортёр из Guardian. Снимок молниеносно облетел весь мир — это было наглядное доказательство того, что сербы задумали геноцид и уничтожают боснийских мусульман, пытают их и морят голодом в концентрационных лагерях.
Про концлагеря говорили ещё в мае. Собственно, именно поэтому жестокие санкции и ввели только против Югославии, хотя стреляли со всех сторон.
Я должна была снимать фильм про воюющую Югославию. Командировка была организована Министерством информации Союзной Югославии. У них было единственное условие — операторов предоставит Белградское телевидение, поэтому я ехала одна, что редкость на телевидении.
Я показала журнал министерскому чиновнику, который должен был составить план съёмок. Он поморщился, но ничего не сказал по существу:
— Сами всё увидите!
Главред или ответственный секретарь — сейчас уже точно не помню — главной югославской газеты «Борба» пригласил меня на ужин. Чтобы русская гостья не скучала в первый вечер, а ещё — чтобы ввести меня в курс дела.
— Это фальшивка, никаких концлагерей нет! — сходу заявил он, глянув на фото из российского журнала. Увидев сомнение в моих глазах, прямодушно добавил: — Сами посудите, командировку этих британцев тоже организовывала сербская сторона, и если что-то такое было бы, их бы туда повезли?
Программу министерский чиновник составил весьма профессионально: сербские позиции рядом с Пале под Сараево, госпиталь в Белграде, лагерь беженцев под Нови Садом, перенаселённая белградская квартира, куда приняли своих сородичей-беженцев, центр протезирования Рута… Да, ещё вторая часть шахматного матча «Фишер – Спасский» — показательная акция по прорыву спортивных санкций.
Я была тогда начинающим журналистом, и это была моя первая командировка «на войну». Белград в сентябре 1992 года не выглядел воюющим городом. Оживлённая толпа прохожих на улицах Князя Михала и Теразие, яркие витрины, переполненные кафаны (бистро). Но тень войны затрагивала и Белград. Фешенебельный — или мне так тогда показалось с непривычки — отель «Мажестик» почти пуст. На завтрак спускались я и ещё одна дама, тоже журналист, но мы с ней почему-то не познакомились.
Однажды я ужинала в гостиничном ресторане, и туда ввалилась человек десять в камуфляже. Шумно расселись за большим столом. Через какое-то время ко мне подошёл официант:
— Господа военные спрашивают, не против ли gospođice, если они пригласят вас за свой столик? Хотят познакомиться с русской журналисткой!
У меня в тот вечер ещё были съёмки, и я вежливо отказалась. Когда выходила навстречу оператору в гардеробе при ресторане стояли в ряд автоматы, приклад к прикладу…
Война чувствовалась на отличных шоссе — они были пустыми, — бензин уже жёстко квотировался. Я была настолько наивна, что думала, мы сможем поснимать в горах по дороге к Сараево. Действительность оказалась куда суровее, когда автобус с журналистами — для поездки на фронт собрали специальный пресс-автобус и дали конвой с военными — приблизился к границе Республики Сербска. Метрах в ста от шоссе начали курсировать какие-то автомобили с вооружёнными людьми. Я спросила сопровождающего, кто это такие. И услышала в ответ:
— Paramilitary groups.
Я поинтересовалась, наши или нет, могут ли начать стрелять. В ответ сопровождающий только пожал плечами.
В самом начале боснийской войны в ней активно участвовали лидеры всевозможных преступных группировок, и их поведение не мог предсказать никто. В Пале, на позициях куда меня привезли, пресс-группу распределили по разным подразделениям — как объяснил тот же сопровождающий, чтобы не было провокаций. А у дверей комнаты, которую мне отвели на ночь, офицер поставил часового. «От греха!».
В плотно забитой палате военного госпиталя в Белграде раненые — военные и гражданские. Спрашиваю седовласого мужчину, явно за шестьдесят:
— Вы откуда, какой национальности?
— Хорват из Сараево.
— Кто ранил?
— Снайперист, а кто он, не знаю…
Рядом с ним совсем молоденький мальчишка, поднимает руку в победном V. Он пошёл добровольцем в милицию Республики Сербска, его ранили на фронте…
Центр протезирования Рута. В палате молодые красивые мужчины с ампутированными руками, ногами. Расспрашиваю про семьи, про профессию в прошлой жизни. Все держатся бодро-весело, всё те же победные жесты с V.
В палате я крепилась, но когда вышла в коридор, не смогла сдержать слёз. Врач сказал:
— Вы не смотрите, что они так бравируют. Бывают дни, когда вся палата плачет…
Лагерь беженцев в Нови Саде обнесен металлическим забором. Лагерь обустроили в бывшем центре подготовки новобранцев Югославской народной армии.
Молодая женщина стирает белье. Задаю стандартные вопросы: кто, откуда?
— Я из Мостара, сама я мусульманка, муж сербин…
Жестокая реальность Боснии и Герцеговины — в 1991-м 27 процентов браков были смешанными.
В этом лагере беженцев под Нови Садом у меня был шанс снять кадры, очень похожие на те, что привезли британцы в августе. Вдоль решётчатого забора, которым обнесён лагерь беженцев, бывший армейский учебный центр, шёл худющий мужчина и, если выйти за забор и снять его снаружи, можно говорить, что это узник… Но я-то знала, что ворота открыты… Сопровождающий от Министерства, заметив мой взгляд, усмехнулся:
— Кадр на обложке вашего журнала был сделан в фильтрационном лагере в Трнополье. Там проверяли беженцев на причастность к боевым действиям. Там были мусульмане и хорваты, но как раз те, кто не хотел быть призванным в боснийские или хорватские отряды. Сладкого там было мало. Но это не концлагерь…
Снятый тогда фильм «Балканский тупик» вышел в эфир в октябре 1992 года. Фильм про самую страшную войну. которая только может быть, — про войну гражданскую, когда брат идёт на брата и нет полностью виноватых и абсолютно невинных.
Война в целом кончилась, но выход из балканского тупика не найден до сей поры. А чёрная легенда про сербские концентрационные лагеря жива до сих пор. Комиссия ООН потом установила, что этот лагерь не был «лагерем смерти», но если верить Википедии, Трнполье был именно концентрационным лагерем…
