В неуютных сумерках сырого питерского января бродил я в районе Лиговки, по сторонам Обводного канала. Расстанная, Боровая, Воронежская, Заслонова, Тюшина, Звенигородская…
Непрезентабельная окраина исторического центра. Здесь не так много выразительных зданий, большинству фасадов давно нужен ремонт, попадаются промышленные сооружения и руины, скрытые за зелёными сетками.
Небольшие усилия помогут представить баржи на Обводном канале, стук копыт по брусчатке, усталых «ванек» у перекрёстков, кабаки, рабочий люд в картузах и кепках, ну и, конечно, лиговскую шпану. В трактирах снуют половые, подают щи, горох, каши, гречу с луком, жареную салаку.
Дух этих мест не сильно изменился за 120 лет — шатающиеся пропойцы и гоп-компании успешно вписываются в местную урбанистику. И всё же здесь можно найти примечательные капитальные здания, как например, дом № 2 на Расстанной или образцы неорусского стиля — такие, как дом Епархиального братства, нарядная Покровская церковь на Боровой. Есть здесь и жемчужины модерна: в частности, доходный дом Павлова на Лиговском проспекте, 149.
В темноте промозглых улиц, в сыром воздухе январской оттепели, на фоне отдалённого гула проспекта празднично и торжественно зазвучали колокола звонницы Крестовоздвиженского собора. Нарядный церковный комплекс — настоящее украшение Лиговского и набережной Обводного канала.
Я пристрастен к этим местам, не самым ярким и совсем не туристическим. Здесь, на месте павильона станции метро «Лиговский проспект», находился дом, где жила моя бабушка. Мы часто гуляли с ней в саду Сан-Галли. А в коммуналке на улице Заслонова, в комнате с двумя окнами, изразцовой печкой и лепниной на потолке прошли, пожалуй, самые счастливые годы моей взрослой жизни.
Сегодня я заметил, что в соседской комнате выбиты стёкла — где-то торчат осколки, а где-то вместо стекла вставлена фанера. На кухне в верхней части окна стекло тоже разбито. Судя по этим печальным знакам, обстановка в нашей бывшей коммуналке оставляет желать лучшего.
От бывшей соседки я узнал, что в этой комнате жил парень, которого уже нет на свете, в 20 лет он умер от передоза. Сопоставив факты, я понял, что умерший — это тот мальчик, которого привезли из роддома, когда мы ещё жили в этой коммуналке. Боже, уже прошло 20 лет! А этот мальчик успел вырасти и погибнуть от наркотиков…
Случайная эта меланхолическая прогулка по родным улицам помогла увидеть прошлое города и оживить свои воспоминания о тех местах, где «воздух помнит твоё счастливое дыхание».
В окрестных дворах много лет подряд собиралась одна и та же компания —простые парни, не гопники, но и без полёта, судя по всему. Попивали пиво, обсуждали футбол. За прошедшие годы у некоторых появились залысины, брюшко, жена и детишки. Жёны тоже успели растолстеть, а дети — вылезти из колясок. Сколько литров пива выпито друзьями вместе, сколько семечек нащёлкано? Кто-то в этом увидит тщету сущего и неумолимость времени, кто-то отметит верность товариществу. Но любопытен и род занятий завсегдатаев дворовых тусовок. Кто же вы, любители двориков на Лиговке, чем зарабатываете на пиво и семечки?
У подъезда дома стояли чьи-то вещи, подготовленные к переезду. Выглядели они жалко — такие никчемные, потрёпанные, видавшие виды… Пока мебель стоит вдоль стен, она ещё так-сяк, а когда её извлекают из родной среды, то становится совсем грустно. Такие же чувства вызывает старая обувь, забытые игрушки, чахлые горшечные растения в казённых заведениях… С людьми так же — хочется быть на своём месте, в своей среде, чтобы вызывать интерес, а не жалость, хочется быть нужным.
Вечереет, темно, зябко. Хотя, при желании, можно заметить в городе признаки затянувшейся зимней сказки. Пошёл снежок, падает неторопливо. Направляюсь в магазин за продуктами. Романтика мелькнула и пропала, сменилась прозой. Отмечая внутренне признаки инфляции, наполняю корзину. Стою в небольшой очереди. Маска у кассира под носом, оно и понятно, трудно дышать через неё весь день. Ритуал у нас такой, плохо соблюдаемый. Словом, рутина не предвещает ярких эмоций, но…
Заходит в магазин петербуржец, держа на поводке пса. От петербуржца разит перегаром так, что хорошо чувствуется и через маску. Походка не слишком твёрдая, но решительная, вид суровый. Спутник его — коричневый чистенький хаски. Хозяин орёт на пса:
— Сидеть, кому сказал! — Псу трудно уместиться, мужик рычит: — Вот так сел!
Почти одновременно с этими словами хозяин бьёт собаку поводком по морде. Пёс послушно подгибает лапы и замирает в ожидании. Мужик покупает себе банку пива, пёс приветливо виляет хвостом. У пса такая милая физиономия, а морда-то, конечно, у хозяина.
На улице к ним подходит тётка, вручает своему знакомому бутылку коньяка. Стоят, курят, гогочут. Пёсик сидит у ног, ловит чутким носом воздух, навострил ушки, замер в ожидании…
Видно, что не очень повезло псу с хозяином, но он всё равно ему предан, ждёт его, любит, прощает. Люди тоже, бывает, ждут, любят, прощают. Но хочется, конечно, чтобы не зря, чтобы взаимно.
