Сегодня мы продолжаем публиковать рассказы Галины Георгиевны Зябловой о событиях в деревне Голубково [начало].
По грибы
Первая осень только-только наступает, мой щенок и не знает, что вода в речке похолодела, не знает, что за прелесть — лесные прогулки по грибы, а видит ли, какое высокое стало небо, когда поредели листья? Твердится торжественная строчка Заболоцкого про осень, склонившуюся над клавиром… Осень прохладная на Новгородчине.
К пятнадцатому августа надо снять с кустов все недозревшие помидорины, иначе той же ночью их прихватит холодная роса, и они почернеют, не созревши. Зато в корзине или ящике, в тёмном месте начнут розоветь и краснеть быстро, весело.
…Туман поднимается от земли, когда мы выходим из дому. Таким не слишком-то ранним утром (к чему раньше — у нас и светлеет-то теперь к семи) отправляемся в любимые «берёзки», за три скошенных поля.
Тут только приглядывай за собаками, не потерялись бы в тумане. Но это моё беспокойство, они-то успевают проследить за мной в любой своей позиции — и на бегу,
и зарываясь в мышиную нору. Есть ли лучшие спутники в грибных походах, чем собаки? Ой, как они уже знают, что мы отправляемся именно в этот лесок за тремя полями и двумя перелесками, знают, что сейчас они помчатся по песчаной дороге и поплюхают лапами в луже, которую я обхожу по сырым толстым доскам, проложенным в осоке, что потом побегут по стерне, принюхиваясь к знакомым запахам.
Переходим через мостик и в первом же поле, словно охватив взором простор (интересно, видят ли они со своей малой высоты, что это такое?), радуясь ему, как и мы, люди, — они куда ярче нас показывают миру этот восторг перед чистым полем. Особенно, покуда молоды.
Снукки, как бы примерившись сначала, сделав малый круг, пригласив и матушку посостязаться, мчится, уже ни на кого и ни на что внимания не обращая, кругом большим, вернее сказать, по огромному эллипсу, далеко разбрасывая свои красивые
длинные лапы, стрелой выпрямив спину, морду, хвост. Только бег по чистому полю! Ничто её более сейчас не интересует, только бег.
Любуюсь ими, шагаю потихоньку через первое поле. Жду. Пять кругов. Снукки сбавляет бег, тут же находит, где я, но ожидает, позову ли. Ага, идём через перелесок. Собаки подбегают, получают по крошке чёрствого хлеба — это так, символ, Снукки во-
обще только ткнулась в руку и помчалась вперёд, Лаки же не упустит случая похрустеть съедобным.
Второе поле собаки переходят уже спокойно, пронюхивая все знакомые тропы, миру невидимые…
И вот мы все на поляне, окружённой светлыми берёзами. Это наше «Третье поле», любимое. Нет, мои собаки, в отличие от тех, которые во Франции будто бы отыскивают трюфели (или это свиньи?), мою корзину не наполняют. Это делает лес, я кланяюсь ему, глажу каждую берёзу, гляжу, стоят ли под нею подберёзовики или вышли волнушки.
Поляна тут такая, что и в траве могут стоять подосиновики, подберёзовики, а поздней осенью и грузди, большие, как суповая тарелка.
Но ещё — о собаках в лесу. Как-то, когда Лаки ещё была у меня одна, и было ей с полгода, я собирала грибы просто на прогулке. Слышу — лает. Подошла и вижу: лаем меня подзывает к огромному красному, в белых горошинах, мухомору.
…Через час-другой мы возвращаемся.
Я разбираю корзину с грибами.
Собаки спят, растянувшись на дощатом полу. День ещё впереди. Я буду сидеть за пишущей машинкой, время от времени попивая чай с молоком, подливая молока и собакам. Они это любят обе, только старшая отскакивает от чашки с парным молоком — наверное, слишком пахнет для неё коровой…
<…>
Потрясающе тихая и светлая осень с высоким небом. Да, та самая, склонённая над клавиром хорала.
А потом у нас приключение…
Над обрывом
Отправились на послеобеденную прогулку, шли себе и шли, до речки дошли и увидели,
что тут всё по-новому. Экскаватор, с утра урчавший в отдалении, вырыл на месте нашей купальни ров с высокими крутыми берегами, и в этом русле откуда-то набравший силу ручей (на Новгородчине говорят с ударением на первом слоге: «рýчей») стал бурной рекой.
Мост здесь будут ставить, вон и трубы завезли. Собаки увидели белые огромные штуки, удивились, остановились. Пригляделись, принюхались и пошли поглядеть поближе.
Внутрь цементной трубы вошли, проверили, что да как. Ох, они приметливы: всё новенькое тут же отметят и исследуют. Всё помнят, как было раньше, и даже мелочь любую новую, какой-нибудь моток проволоки, подвешенный на куст пастухами, заметят непременно.
Старый деревянный мост пока не разобран, мы прошли по нему и, как всегда, направились на другой берег речки — посидеть (мне), поплюхаться в воде (им). Лаки идёт рядом, а где же малышка?
— Снукки, Снукки, ко мне!
Не бежит, не виден из травы весёлый хвостишко.
— Снукки, Снукки, Снукки!!!
Мать-собака склонилась над обрывом. И я за нею гляжу вниз. Там, наполовину в воде, которая мчится теперь здесь так буйно, — вцепившись лапами в свежую глину, — висит щенок!.. Смотрит наверх, на нас, и молчит.
Далеко внизу, метрах в трёх от кромки обрыва. Что делать? Прыгать вниз и доставать? — стягиваю брюки.
— Снукки, Снукки!
Нет, мне туда не спрыгнуть.
— Прыгай в воду, Снукки, ты же плаваешь, прыгай…
Щенок молча смотрит вверх, на нас. Вода, холодная, осенняя, бежит себе, спешит зачем-то.
— Снукки, — пытаюсь сделать петлю из длинного поводка и зацепить собачонку. Она срывается в воду и тут же, проплыв несколько взмахов лап, зацепляется снова
за берег, но это уже пониже, теперь я могу дотянуться поводком. Снукки, поняв, что ли, — отцепляется от глины, очутившись в воде, плывёт к низкому берегу и выбирается наверх…
Бежим домой, домой, скорее, скорее, не простудить бы собачьего глупого детёныша. А дома у нас печка тёплая, расстилаю на плите одеяльце, Снукки укладывается, не пытаясь спрыгнуть, внизу и сбоку её греет печка, в избе тепло, а тут так и вовсе замечательно, вскоре и шёрстка высохнет. Ложку мёда на язык — мои собаки мёд любят.
В правилах выращивания ирландского терьера сказано: «После каждой еды щенок пьёт молоко с мёдом». Что ли на вольных зелёных лугах древней Ирландии было всё это у пастухов — и мёд, вересковый, конечно, и молоко от тучных коров, и овечий сыр?..
Считается, что ни одна порода собак не сохранила так свои первоначальные качества, как ирландский терьер. «Когда святой Патрик сошёл с корабля на берег Ирландии, ему навстречу бежали рыжие небольшие собаки с жёсткой шерстью…»
По-моему, мои звери настораживают уши, когда по радио что-нибудь говорят об Ирландии. Они же слышат, когда на вопросы прохожих, что же это за красивые такие собаки? — я отвечаю:
— Ирландские терьеры. Мама и дочка.
— Ах, подумайте, мама и дочка. Мама — вот эта?
Но всё это уже позже, на городских прогулках. Мила улыбка встречного! А в деревне мир родствен мне восприятием всего живого — как единого. Он здесь — словно иллюстрация к любимому мною полотну Павла Филонова «Крестьянская семья», где мудрая корова и собака рядом с людьми, а внизу волшебно правдиво горят цветки клевера в траве.
