У меня зазвонил телефон. Задрожал, заколотился в зелёный дерматин письменного стола.
— Снег над лагерем валит, — известил приятель и отключился.
Я оторвался от компьютера и подошёл к окну. Над каменным нашим становищем нависла косматая туча и опорожнялась мягкими хлопьями. Крыши машин обрастали сугробами, белым закрашивало позднюю зелень газонов, ветки деревьев опушались и хорошели. Высоченная берёза, вымахавшая вплотную к стене, принакрылась снегом и приняла на постой стайку хохлатых свиристелей.
— Да, вчера недаром кошка умывала нос, — проговорил я, едва разжимая губы.
Подошла жена, положила руки на плечи.
— Любила русскую зиму… с её какою-то красою, — добавила ещё одну цитату.
Взял томик с полки и пролистал до искомого места. Холодною — определил он красоту рубежного времени года. А почему? Отчего мы и любим зиму, и как-то её сторонимся? Если она и сама не ведала — почему, то как же нам догадаться?
В самом деле, чем нам так приятен этот лёгкий тон? Чего не хватает нам в летние месяцы с их травяно-цветочным буйством? Что происходит на свете, что случается во Вселенной и отражается в нашем повседневном, скромном существовании?
Сжимают душу нам морозы, от которых лопается, сжимаяся, кора. Просто зима за окном и в душе. В который раз случился сезонный приступ холода. Опять отчаяние берёт, снова ждать и ждать, когда же неуклюже зашевелится и ринется вниз лёд на реках.
Смотрим сквозь замёрзшие стекла, учимся у них, у деревьев, которые могут выстоять в самых чудовищных условиях. Сгибаются, извиваются, скручиваются, но растут. Они стоят, молчат, молчи и ты. Пройдёт ноябрь, минет декабрь, будет январь. Раскрывается старинный букварь, разукрашенный картинками вьюги.
А что случается, когда сходит снег?
Шли мы давным-давно по Приполярному Уралу. Снега выпадали и денно, и нощно, вырастая на несколько метров над землёй. Тропил я как-то в свою очередь лыжню для группы, выскочил на полянку и опешил — что за странные кустики торчат впереди? Невысокие разлапистые прутики, ни на что, ни на кого не похожие. И, только подойдя чуток, догадался, что это верхушки берёзок словно выклюнулись из-под белого покрывала.
Друзья, впечатлившись такой красотой, решили вернуться сюда летом, уже с каяками. А осенью рассказывали с надлежащими эпитетами, как страшен был тот же лес уже без снега. Сплошь завалы из ржавого железа, брошенного согражданами в самых несуразных местах. Трактор даже они обнаружили совершенно целый в такой чащобе, куда уже, кажется, вообще невозможно забраться. Разве что поднявшись по речке, скованной сорокаградусными морозами.
Не то ли самое происходит и в нашем повседневном существовании? Мы сопротивляемся морозу, стоим, держимся из последних сил. Верим весне, которая непременно должна вернуться. Да, шепчут знакомые, слышали уже, как в роще звенит капель. И, наконец, вроде бы трещит тот самый лёд.
Оттепель! Ну, а что дальше? Что сумели мы накопить в душе за время тревожной спячки? Не случится ли с нами то же, что и с пальмой, сложно называемой по латыни. Помните — пробила она крышу оранжереи, но на этом и оборвалась жизнь растения, выращенного в тепле.
Когда бы знали дети юга, как сглаживает нашу жизнь эта ровная простыня, укрывающая бугры и ямы, выбоины на мостовой и трещины в наших измотанных душах. Может быть, в самом деле страну надобно подмораживать время от времени. Чтобы держалась, не подгнивала.
Порою кажется, что мы словно застряли в точке перехода из одного состояния в другое. Шаг вперёд, шаг, а может быть, два — назад. То оттаиваем, то замерзаем. То в жар нас бросает, то обдаёт холодом.
— Сними-ка, братец, с меня шинель, — просил помощника околоточный надзиратель, а потом вдруг разворачивался на половину окружности. — Надень-как её на меня снова.
На самом деле белый цвет не так уж и прост. Он только кажется чистым, а на самом деле составлен из многих и многих диковинных южных красок. Какой цвет выделим, зависит от того, как настроим внутреннюю оптику. Как повернём призму нашего состояния. Хотите — синий, а хотите и — фиолетовый.
Может быть, всмотримся зачарованно в окружающий мир. А может, и отвернёмся рассерженно. И, тем не менее, уверен — нет на свете тоски такой, которую не сможет вылечить белый покров.
— Tombe la neige, — мягко выводили компьютерные колонки.
Не жизнь, а один центон!
Ах, да! Забыл перечислить соавторов. Сначала фамилии в алфавитном порядке — Адамо, Визбор, Гаршин, Городницкий, Есенин, Левитанский, Мориц, Пастернак, Пушкин, Чехов, Чуковский, Эренбург.
Потом имена — тоже в прямом соответствии с аз-буки-веди — Александр, Антон, Борис, Всеволод, Илья, Корней, Сальваторе, Сергей, Юнна, Юрий
А теперь собирайте этот несложный пазл — текст, составленный из всем (или не всем?) известных цитат…
