Хорошо помню конец марта 1999-го. Тогда опять, как в мае 1941-го, бомбили Белград, а в лексикон международной бюрократии ввели термин «гуманитарная интервенция». Сейчас об этом договорились забыть.
За семь лет до этих событий, я снимала документальный фильм в воюющей Югославии.
Снимала беженцев, бойцов генерала Ратко Младича близ Сараева, раненных военных и гражданских из того же Сараева в белградском госпитале, матч Фишер-Спасский в черногорском Свети-Стефане…
Собственными глазами видела, как диссидентствующий американский шахматист плюнул в прямом смысле этого слова в официальный документ Госдепа США, запрещающий ему играть в шахматы в находящейся под санкциями Югославии.
Смотрела как белградцы встречают, словно Гагарина, легендарного капитана Драгана, освободителя Книна, тогдашней столицы республики Сербска Краина.
Плакала в реабилитационном центре в Руте, где ждали протезирования молодые, полные сил мужчины, чью жизнь война изменила навсегда.
Беседовала с чернобородым настоятелем Цетинского мужского монастыря. Брала интервью у тогдашнего президента Черногории Момира Булатовича и представителя Верховного комиссариата ООН по делам беженцев.
Встречалась с главными редакторами оппозиционных газет и студентами Белградского университета, площадь перед которым была исписана лозунгами против Слободана Милошевича.
Все эти люди так или иначе говорили со мной об истории. Истории новейшей — о смерти Иосипа Броз Тито, сложности административных границ Социалистической Югославии, что было малосущественно в едином государстве и стало кровоточащей проблемой после распада страны, о косовской демографии, которая была не в пользу сербов. А ещё — о далекой истории: Петаре Негоше, мечтавшем о едином государстве славян на Балканах (мощи этого черногорского владыки тогда оберегали как раз в Цетинском монастыре), о подвиге Милоша Обилича и трагическом поражении князя Лазаря в битве на Косовом поле в 1389 году. О Косово, землях, где сербы сформировались как нация.
Для всех моих собеседников история была важным элементом современности, в том числе войн, которые уже третий год шли на землях бывшей Югославии. Именно историческая память показывала, что конфликты, раздирающие страну, далеко не чёрно-белые, вообще не двухцветные и имеют не два измерения, а гораздо больше. Не было и речи о забвении.
Неудивительно, что 24 марта 1999 года известие об ударах НАТО по Югославии, начале операции «Союзническая сила» затронуло меня лично. Я знала и видела людей, чьи дома теперь бомбили последовательно и методично. Бомбили во имя справедливости, а я-то знала, что так справедливости не найти. Я знала, насколько тонка грань между косовской борьбой за независимость и албанской организованной преступностью.
Я брала интервью у хорвата из Сараева, раненного снайперами и бежавшего в Белград. Я понимала, что если в 1991 в Книне четыре пятых населения было сербским, а после 1995-го их там осталось едва 20 процентов то это тоже этническая чистка, за которую никто не был осуждён.
Я разговаривала с беженкой-мусульманкой, которая была замужем за сербом, и они с детьми были вынуждены покинуть родную Боснию.
И с трагическими взрывами на сараевском рынке Маркала всё тоже было не так однозначно. Потом исследователи цитировали секретный доклад штаба миротворческих сил в Загребе, где сообщалось, что «мусульмане, по крайней мере, два раза в течение последних 18 месяцев обстреливали Сараево, вызвав человеческие жертвы», и мина на Маркале скорее всего «была выпущена с территории, контролируемой мусульманами, а не сербами». Потом то же самое писал в мемуарах командующий миротворческими силами ООН в Боснии и Герцеговине генерал Майкл Роуз. Кстати, название у этих мемуаров просто потрясающее воображение — «Борьба за мир».
Борцы за мир в Югославии вообще были мастерами давать имена своим операциям. Одно только словосочетание «гуманитарная интервенция» чего стоит! Натовская бомбардировка позиций боснийских сербов в 1995-и называлась «Обдуманная сила» (Deliberate Force). Весной 1999-го это была уже «Союзническая сила» (Allied Force). А если бы НАТО стала бомбить Белград и другие города Югославии на полгода раньше, то это была бы операция «Решающая сила» (Determined Force). Американская часть этой операции НАТО носила ещё более красноречивое кодовое название — «Благородная наковальня» (Noble Anvil). Красиво… Наковальня…
На Югославию тогда обрушился град ударов: бомбы и ракеты уничтожали не только военные и другие стратегические объекты в крупных городах, включая столицу Белград, но и многочисленные гражданские объекты, в том числе жилые кварталы. Против ослабленной гражданской войной и санкциями страны единым фронтом выступили 14 стран НАТО. В их распоряжении было 1 200 самолётов, 3 авианосца, 6 ударных подводных лодок, 2 крейсера, 7 эсминцев, 13 фрегатов, 4 крупных десантных корабля. Бомбами крушили историческую память.
Югославию бомбили 78 дней. 35 219 боевых вылетов — почти по 500 в день. Было сброшено и выпущено более 23 тысячи бомб и ракет — по 400 в день. Руины и пожарища… Полномасштабная «война за мир» в Косове…
Война, которую я видела в 1992 году, была странной войной. Нет, были и убийства, и пытки, и концлагеря, и изнасилования. О них много писали и говорили. Особенно о сербских зверствах. Хотя этнические чистки и концлагеря устраивали все участники конфликта. Однако массовые убийства, изнасилования или обстрелы были скорее исключением. Не зря же каждый обстрел Сараева попадал на карандаш к инспекторам ООН.
Как мне показалось в 1992-м, люди старались беречь друг друга. Брошенные дома по дороге в Сараево смотрелись жутко, но очень немногие были бесповоротно изуродованы снарядами. Белград, Подгорица или Будва жили обычной жизнью. В той же Будве — кафе, магазины, толпы прохожих и курортников.
О войне напоминали разве что пустые отели в столице — международные полёты запрещены санкциями — да ещё пустынные шоссе, поскольку бензин строго квотировался. В фешенебельном «Ритце» не было постояльцев. Я и ещё одна британская журналистка в ресторане отеля. Время ужина. Парни в камуфляже, сдав автоматы в гардеробе, занимают столик поодаль. Ко мне подходит вежливый официант: «Господа интересуются не будет ли «русске новинара» возражать, если они пригласят ее за свой столик?». Вежливо отказываюсь, у меня впереди съёмка, но после ужина подхожу, чтобы поблагодарить и спросить, откуда они. Оказалось, приехали на побывку из Пале, тогда столицы Республики Сербска (не путать с Сербскими краинами).
Мы уже ездили в Пале, два дня назад. Был организован большой конвой для журналистов из разных стран. Там усталый командир в красном берете показывал всем в сторону так называемого «Аллахова пути», проложенного мусульманами неподалёку от Яхорины для доставки в город оружия. Вокруг стояли люди с автоматами и пушки, и не верилось, что восемь лет назад здесь проходила Олимпиада, символом которой был волчонок. Теперь здесь все были «волки» или «книндзя» или «тигры».
В 1992-м в этой войне было много театрального. Генерал Аркан водил на поводке тигрёнка. Капитан Драган — медвежонка. Потом эта медведица попала в Белградский зоопарк, но хозяина признавала и уважала. Когда я спросила легендарного Драгана, как они с бойцами питаются во время очередной операции, он пожал плечами: «В ресторанах». Шла война, но рестораны в прифронтовой полосе работали.
Театральными и кровавыми были балканские войны. Они не были чёрно-белыми. Там не было полностью правых и абсолютно виноватых. Виноватых назначили и наказали бомбами и ракетами. Наказали полномасштабной войной за мир. А потом сказали: «Забудьте!».
Это было 21 год назад. Сейчас про ту «гуманитарную интервенцию» почти не вспоминают в mass-media, а на тех, кто вдруг вспоминает, смотрят с укоризной — зачем нам эта история Древнего мира, зачем вспоминать как НАТО бомбило города в Европе?
Публицисты даже ввели в политический оборот сугубо медицинский термин «гипертимезия» для тех, кто вдруг решает об этом вспомнить. Вообще-то, hyperthymesia — редкое заболевание, считающаяся чрезмерной способностью к «исключительной автобиографической памяти». Это когда человек «тратит очень много времени, думая о своём собственном прошлом», и к тому же «обладает необыкновенной способностью вспоминать конкретные события из прошлого». Современные публицисты считают, что такая гипертимезия у отдельно взятой нации ведет к бесконечным конфликтам. Лучше забыть и продолжать жить.
Но может ли пакт забвения остановить погромы и пожары?
