1961-й: коммунизм в Саратове и полёты в космос

В тот год я впервые в жизни сдал экзамены и окончил семилетку, чем очень гордился. А в стране в самом разгаре была своя семилетка — первый семилетний план (1959–1965). Но тут гордиться было нечем…

Особенно сильно это чувствовалось в Саратове, куда мы всей семьёй отправились тем летом к родственникам.

«В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов…» обещал сплавить свою дочь Софью незабвенный Павел Афанасьевич Фамусов. Через полтора века, в начале 1960-х, Саратов, конечно, уже не был глушью, но, как и всё, что располагалось за пределами Москвы и Петербурга-Ленинграда, оставался глухой провинцией.

В то лето это выглядело так. Мы с братом вставали рано утром и вместе с кем-нибудь из взрослых отправлялись в магазины — занимать очередь за молоком и за хлебом. Точнее, за булкой, поскольку в южных областях России традиционно чёрный хлеб не в почёте. Там, как и в Москве, говорят: булка хлеба, — что по-нашему, по-питерски, звучит совершенно дико.

Из чего в начале 1960-х саратовские хлебопёки лепили эту «булку хлеба», не знаю, но она напрочь потеряла свой белый цвет и представляла собой серую массу, в которой пшеничной муки было явно не больше половины. И это в Саратове — столице хлебного края!

Только что, в апреле, страна отправила на орбиту Земли первого в мире космонавта Юрия Гагарина. В 1959-м на внеочередном XXI съезде КПСС Никита Хрущёв объявил, что социализм в СССР уже построен, а потому самое время переходить к построению коммунизма, о котором уже пели из каждой радиотарелки. (Эти чёрные тарелки-репродукторы висели в ленинградских домах с довоенных времён, но напоминали прежде всего о бесхлебных блокадных годах. Первый трёхпрограммный приёмник появился, кстати, именно в том же 1961 году.)

С одной стороны — такие успехи и планы, с другой — хлеб непонятно из чего да вдобавок за ним надо ещё отстоять огромную очередь…

И вот на этом кулинарном фоне 30 июля в газетах «Правда» и «Известия» публикуется текст новой, третьей по счёту, Программы КПСС. И в ней чёрным по белому говорилось, что за грядущие 20 лет мы, то есть советский народ во главе с партией, ведущей и направляющей, должны построить материально-техническую базу коммунизма. Народу при этом отводится два с половиной месяца на то, чтобы ознакомиться с представленным проектом и высказать свои предложения и замечания, а партийным ячейкам следует посылать в центр отчёты о его обсуждении.

Всё очень быстро, потому что уже в октябре должен состояться XXII съезд КПСС, которому предстоит принять новую программу. Как всегда, единогласно. Но с учётом «всенародных поправок».

Это было торжество демократии осуществлённого социализма. Дело за малым: вместе с построением маттехбазы в обозначенный период осуществить переход к коммунистическому самоуправлению, а воплотить всё это в жизнь предстояло новому, всесторонне развитому человеку, прообраз которого, шурша газетой с июльскими «тезисами», стоял со мной в очереди за серой булкой. У меня газеты не было, и я просто слушал, делать всё равно было нечего.

Ещё мало кто из взрослых догадывался, что и внезапно посеревший хлеб, и эта очередь — итог бездумного освоения целины и попытки окукурузить всю страну. И никто ещё не знал, что уже в следующем году Советский Союз начнёт импортировать зерно из США.

Но народ чувствовал, что авантюрная сельскохозяйственная политика Хрущёва до добра не доведёт.

— Гм–хым, — бурчал рядом со мной в очереди человек будущего, — вот оно как, оказывается… Коммунизм — это бесклассовый общественный строй с общими средствами производства и полным социальным равенством. Ну, это знакомо — всё вокруг колхозное, всё вокруг моё. И все равны, и зарплаты у всех одинаковые. Или зарплат вообще не будет? Приходи и бери, чего надо. Лишь бы было, что брать… Ну да, вот так и написано: основной принцип общества — от каждого по способностям, каждому по потребностям. То есть, раньше было — по труду, чего заработал, то и съел. А теперь по желанию. Бери, что хошь. К чему тут зарплата? Ни к чему…

Взрослые и в самом деле всерьёз обсуждали реальность очерченных перспектив, а нам, детям, интереснее была близкая нашему уму конкретика. Надо ли будет при коммунизме брать билет в трамвае и платить за мороженое, и сколько стаканчиков дадут за бесплатно? Или, например, зачем ходить в школу, если и так дадут по потребностям? А ещё — если по потребностям, хватит ли на всех? Взрослые нам отвечали: когда из вас воспитают нового, всесторонне развитого человека, такие вопросы отпадут сами собой. Потом, подумав, добавляли: интересно, если самолёты будут бесплатными, кто же будет ездить на поездах?..

Конечно, взрослые всё же сомневались. Уж не поторопились ли там, наверху? Сомневались, но верили. А вдруг? Во, заживём! Верили и смеялись: коммунизм… кому — низом, а кому — верхом! Такой мы народ. Попробуй, пойми со стороны — то ли и вправду верим, то ли притворяемся, что верим? А как на самом деле, и сами не знаем.

Только малым детишкам, не знавшим слова «съезд», было не до смеха. Они слышали «Съест КПСС!» и пугались…

Разговоров про коммунизм хватило едва на неделю. 6 августа все эти пересуды вытеснила другая новость — космический полёт Германа Титова. Космонавт № 2 провёл на орбите уже не 108 минут, как Гагарин, а больше суток, и при этом первым из космонавтов поел в космосе и даже поспал.

Сообщение о полёте Титова я услышал из репродуктора в саратовском городском парке культуры. А уже через три дня, в Москве, чуть не увидел его наяву.

В Ленинград мы возвращались через столицу. Утром оставили вещи в камере хранения на Ленинградском вокзале и отправились гулять — наш поезд уходил поздно вечером. А столица, как раз в тот день, встречала Титова. Была среда, но впечатление осталось такое, что работать никто не собирался. Прямо с заводов, фабрик, институтов людей, как 7 ноября или 1 мая, организованно вывели на демонстрацию. По улицам шли возбуждённые колонны — в сторону Красной площади, на митинг, где можно было увидеть Хрущёва, а главное — Гагарина и Титова, которые воспринимались тогда, как полубоги.

Родители решили: а почему бы и нам не посмотреть? И мы попытались пристроиться к какой-то колонне. Но к нам тут же подскочил дядька с красной повязкой на рукаве:

— Вы из какой организации?

Мы стали объяснять, что мы не из организации, а так, проездом, из Саратова в Ленинград, решили посмотреть, воодушевлённые всенародным порывом.

— Вот приедут к вам в Ленинград космонавты, там и посмотрите, — пообещал нам дядька и вытолкал на тротуар.

Закон и порядок победил московское гостеприимство. Этот горький осадок и детская неприязнь к Москве остались у меня на всю жизнь…

И пошли мы, солнцем палимы, по улице Горького в другую сторону, навстречу обалдевшим от счастья москвичам, с которыми нам оказалось не по пути. И дошли до Пушкинской площади.

Приезжие семьи, как известно, всегда фотографируются у памятника Пушкину. Видимо, как раз в тот момент проходил в сторону Красной площади припозднившийся ко всенародному торжеству Булат Шалвович Окуджава, 37 лет от роду. И так, надо думать, запало ему в душу наше скромное семейство, что он не удержался и через несколько лет написал про нас песню:

На фоне Пушкина снимается семейство.

Фотограф щёлкает, и птичка вылетает…

Наш фотограф щёлкнул раз, потом ещё. И если внимательно присмотреться, на снимке, слева от головы Александра Сергеевича, можно увидеть пару улетающих птичек.