Многие мои коллеги утверждают, что наша профессия умерла. По крайней мере, в Петербурге. В какой степени оправдан такой пессимизм?..
В начале нынешнего года в сетях появился автобиографический роман Артура Болена (известного петербургского журналиста Михаила Иванова) «Лестница в небеса. Исповедь советского пацана».
Естественно, в журналистской среде наибольший интерес вызвал пространный отрывок из этого романа, повествующий о состоянии нынешних СМИ, в том числе петербургских. Тем более что автор с первых строк заявляет: «журналистика в Петербурге больна ещё с 90-х годов и надежд на выздоровление становится всё меньше».
Соглашаться с такой оценкой или нет?
Скажу сразу: на мой взгляд, — да, больна, и больна серьёзно, но надежда есть, хотя речь вряд ли будет идти о выздоровлении. То, что умерло, вряд ли воскреснет. А журналистика сохранится, но станет уже другой.
По идее, проблемы СМИ должны волновать далеко не только журналистов. Если в Петербурге, с его 5-миллионным населением все бумажные и интернет-газеты, пользующиеся более или менее приличным ежедневным спросом, можно пересчитать по пальцам одной руки, — значит, в обществе не всё в порядке. Оно не хочет знать, как выглядит — какие у него проблемы и достижения, как живут отдельные граждане, кто чем доволен и недоволен, чтó надо сделать, а чего делать не надо…
Да, эта ситуация сложилась не вчера и даже не позавчера.
В конце 1980-х — начале 1990-х популярность журналистики и журналистов взлетела до небес. Они стремились писать и говорить правду, только правду и ничего кроме правды. В те годы средствам массовой информации люди доверяли больше, чем кому бы то ни было.
Но уже к середине 1990-х эта необычайная популярность рухнула, превратившись в массовое недоверие. Прав Михаил Иванов: исчезнувшее госфинансирование СМИ сменили шальные деньги, крутившиеся в становящемся на ноги российском бизнесе. И запах этих денег при замаячившей вдруг нищете испортил журналистскую братию. Слишком многие из нас стали действовать по принципу «чего изволите», «гнать джинсу» (скрытую рекламу) и участвовать в сливах компроматов. Далеко не все, но, повторяю, слишком многие.
А те, кто не хотел ложиться под богатых, вынуждены были лечь под аудиторию — самую массовую и самую, соответственно, невзыскательную.
Вот характерные выдержки из опроса молодых горожан, который во второй половине 1990-х, по моей просьбе, провела на улицах Петербурга молодая журналистка Алина Щербинина:
— 90 процентов всех газет — жёлтая пресса. Поэтому прессу читаю редко (Павел, студент-историк);
— У меня на прессу аллергия. Сама работала два года в редакции журнала и теперь не могу в руки взять газету! (Ольга, юрист);
— Считаю прессу важной частью своей жизни, однако читаю нерегулярно (Евгений, преподаватель Школы права);
— Почти ничего не читаю, кроме «Клубнички», «Питерского бульвара» и «Апельсина». Эти издания очень люблю, потому что они всегда очень интересные. Особенно мои гороскопы— всегда сходятся! (Екатерина, товаровед);
— Пресса сегодня распоясалась. Существует общий закон, который действует для всех: чем лучше развита корпоративная этика, тем сильней уважение к себе, тем выше самосознание, тем, следовательно, престижнее сама профессия. А проблема современной печати в отсутствии уважения к своей профессии, к себе (Владимир, финансист).
…Но причины провала журналистов и журналистики заключались не только в деньгах, которые манили, соблазняли, а порой и заставляли изменять своей профессии. Были ещё два важных фактора.
Первый — вдруг нагрянувшая свобода, которую большинство коллег восприняло как волю вольную — вседозволенность и безответственность. Помню, как в те самые годы мы вдвоём с замечательным историком и писателем Даниилом Александровичем Алем схватились с молодыми литераторами, которые искренне уверяли нас, будто матерщина абсолютно нормальное явление в литературе, поскольку в этом, десукать, тоже проявляется авторская свобода.
Второй фактор — переход из советского социализма в квазикапитализм, совпавший к тому же с начавшимся переходом человечества из прежней цивилизационной модели в новую, цифровую.
Миллионы людей по всей стране были совершенно не готовы ни к свободе, ни к капиталистическим отношениям, ни к массовой цифровизации, которые нагрянули фактически одномоментно. И журналисты в большинстве своём оказались ничем не лучше: одни пустились во все тяжкие, другие терпели, третьи — и таких тоже хватало — вообще порвали с профессией.
Кто реально попытался спасти журналистику, так это власть. Она навела в медиапространстве порядок. Как понимала и умела — подключив ряд СМИ к себе и накачав их большими деньгами. Вполне естественно, что эти СМИ стали ведущими в Северной столице и никакой критики властей там не встретишь — кто платит, тот и заказывает музыку.
Но хватит кивать на власть. Признаемся честно: в дни горбачёвской перестройки журналистика завоевала народное доверие игрой исторического случая. А потом, не прошло и десяти лет, как игрой другого исторического случая мы это доверие промотали. Вернуть былое доверие очень трудно, ну, а с той же быстротой — просто невозможно. Для этого изначально нужна цеховая профессиональная солидарность, а её — снова прав Михаил Иванов — нет, как не было с первой половины 1990-х годов.
Так что же ожидает нас в будущем?
По своей многовариантности этот вечно актуальный вопрос может смело соперничать с двумя известными русскими вопросами «что делать?» и «кто виноват?». И всё-таки попробую… нет, не ответить, а всего лишь предположить…
То, что мы сегодня принимаем за болезнь столь важного общественного института, — вовсе не болезнь. На наших глазах вот уже три десятка лет происходит трансформация журналистики. И вот характерный показатель: некогда популярные журналистские жанры — портретный и проблемный очерки, фельетон, памфлет, аналитическая статья — уже стали редкостью в нашей прессе. И этот феномен явно вызван не политическими, а техно-цивилизационными обстоятельствами.
Прежде радио и ТВ — самые оперативные СМИ прошлого века — доставляли информацию от источника до потребителя за считанные часы, газеты, где уже появлялись подробности, анализ и даже элементы художественности, — за сутки. Сегодня новые технические средства позволяют донести информацию до получателя за считанные минуты. А поскольку объём этой информации увеличился в последнее время во много раз, она отодвинула жанры старой традиционной журналистики в сторону, сделав их достоянием исключительно узких специалистов и небольшой аудитории любителей.
Нравится это кому-то или нет, но начавшийся процесс в ближайшие годы будет нарастать. И, надо полагать, искусственный интеллект (ИИ), который на наших глазах быстро расширяет свои возможности, и тут скажет своё решающее слово.
Отважусь предположить, что журналистика вернётся к своей непосредственной обязанности — информированию читателей-слушателей-зрителей. Всё остальное — проблематика, аналитика, описания — останется для документальной литературы, которая тоже будет присутствовать в СМИ, причём чаще в виде «размышлений по поводу», то есть того, что сегодня называется авторскими колонками.
А ещё надеюсь, что отличительной чертой той, будущей, журналистики станут взвешенность и ответственность.
