7 октября 1941 года в городе Горки Могилёвской области нацисты расстреляли всех евреев — свыше 2500 человек. В их числе — и моих родственников. В тот день погибли Рахиль, жена моего двоюродного деда Исаака-Арона Иоффе, с двумя детьми (16-летней Фаиной и годовалым Евгением) и сестрой Верой. Сам Исаак и трое его взрослых детей ушли на фронт, один из них погиб.
Несколько слов о Горках.
Первые сведения о селе Горки относятся к 1544 году. Во время Северной войны, в 1708 году, здесь на неделю останавливался Пётр I. А в 1812-м по Горкам прокатилась Отечественная война, жертвами которой стали более 2 тысяч местных жителей.
В 1840 году по указу Сената была открыта Горыгорецкая земледельческая школа, которую, после неоднократных переименований, в 1925 году преобразовали в Белорусскую сельскохозяйственную академию.
Горки. Земледельческий институт. 1877 год. Художник Наполеон Орда
В 1939 году в городе проживали 22 500 тысяч человек. Около четверти из них — евреи, несколько семей с фамилией Иоффе.
У Исаака и Рахили было пятеро детей. Кроме того, вместе с ними жили незамужняя сестра Рахили Вера и дедушка, отец сестер — Иона Любман. Дедушка умер до войны, избежав участи своих дочерей и младших внуков.
Исаака Иоффе, который работал в местном леспромхозе начальником участка, через месяц после начала войны, несмотря на возраст (46 лет) призвали в армию, в части военно-полевого строительства.
Однако вместо фронта он попал в окружение, разделив участь сотен тысяч других красноармейцев. Десять дней Исаак выбирался из окружения, после чего ещё «отчитывался» перед органами о причинах своего «дезертирства».
В октябре 1941 года он вновь был в строю. Прослужил до конца войны, восстанавливал и строил мосты. С фронта вернулся со многими наградами. Только две из них — медали «За оборону Кавказа» и «За оборону Сталинграда» — достаточно красноречиво свидетельствовали о пройденном боевом пути.
14 августа 1937 года. Горки. Слева направо: Хацкель, Борис, Злата и Фаина с бабушкой Геней. Фаина расстреляна немцами в Горках 7 октября 1941 года. Борис погиб на фронте в декабре 1943-го. Бабушка Геня (моя прабабушка), Геня Яковлевна Иоффе, в июне 1942 года скончалась в блокадном Ленинграде
Старшие дети Исаака и Рахили, один за другим оканчивая школу в последние предвоенные годы, перебирались в Ленинград, где к тому времени жила уже почти вся их родня. Первым уехал старший — Борис, поступил на филологический факультет университета.
Там в полной мере начали раскрываться творческие способности Бориса. Преподаватели предсказывали молодому филологу большое литературное будущее. Его рассказы, заметки, фельетоны ещё в школьные годы печатали такие газеты, как «Пиянер Беларуси» и «Пионерская правда» (Борис прекрасно писал и по-русски, и по-белорусски). Как один из лучших деткоров, он в 1935 году открывал Всебелорусский слёт детских корреспондентов.
Все планы изменила война. В июне 1941-го Борис с отрядом однокурсников был отправлен на строительство оборонительных укреплений. Вернувшись, как отличник, получил специальное разрешение и досрочно сдал государственные экзамены. И даже распределился на работу в Новосибирск. Но уехать не успел, началась блокада, он пошёл работать на оборонный завод. И все эти первые, самые тяжёлые блокадные месяцы, думал прежде всего о том, как вырваться на фронт. Не знаю, можно ли такое желание назвать мечтой, но мечта его сбылась. Правда, не сразу.
В начале февраля 1942 года Борису повезло — с группой студентов и преподавателей университета он был эвакуирован по «Дороге жизни». Два месяца лечился от тяжёлой дистрофии. Восстановившись, записался добровольцем в Красную Армию. Назначение получил в Свердловск, в пехотное училище. Пройдя ускоренный курс обучения, в марте 1943-го был отправлен на фронт, командиром минометного взвода. И сразу попал в пекло. Рота, в которую он прибыл, вела бои за кубанскую станицу Крымскую.
С Северного Кавказа их полк перебросили на Украину, и он участвовал в освобождении Киева. День 15 декабря 1943 года стал в жизни Бориса Иоффе последним. Под городом Радомышлем разгорелся жестокий бой. На их батальон было брошено четыре десятка танков. В этом бою полегла почти вся рота, лишь семеро остались в живых…
Сестра Бориса Злата, как и он, поступила в Ленинградский государственный университет, училась на химическом факультете. С началом блокады, вместе с другими студентами, будущая учительница химии занималась изготовлением противотанковых бутылок с зажигательной смесью, потом работала подсобницей на завод «Севкабель». Вконец измождённая, вместе с Борисом и другими студентами университета, Злата была переправлена по Ладоге на Большую землю. Подлечившись, вслед за Борисом ушла добровольцем в армию. Путь предстоял на Дальний Восток. Там, в батальоне аэродромного обслуживания, она прослужила в должности наблюдателя вплоть до победы над Японией.
Хацкель, третий по старшинству сын Исаака Иоффе, в самый канун войны окончил второй курс электромеханического факультета Ленинградского политехнического института. И почти сразу, со студенческой группой, был отправлен на Карельский перешеек — копать противотанковые рвы. Вернувшись в город, пришёл в райвоенкомат с требованием отправить его на фронт. Вчерашнего студента зачислили курсантом артиллерийско-технического училища, которое готовилось к эвакуации на Урал.
В феврале 1943-го, окончив учёбу в Челябинске и получив первое офицерское звание, Хацкель принял боевое крещение под Сталинградом.
Но прежде, во время командировки из Челябинска в Свердловск, ему удалось в последний раз повидаться с братом Борисом, учившимся там в пехотном училище. Братья мечтали тогда о встрече после победы. О судьбе мамы и родных в Горках они ничего ещё не знали…
А его судьбе было угодно, чтобы, пройдя с боями через города и страны, дойдя до Берлина, он остался живым. Хотя смерть ходила рядом. Сколько раз он, начальник артснабжения тяжёлого самоходного артиллерийского полка, во время постоянных разъездов оказывался под артиллерийским огнём и бомбардировками, а случалось, «заскакивал» и в немецкий тыл!
9 мая 1945 года Хацкель Иоффе камнем нацарапал на стене Рейхстага своё имя.
Подробности о судьбе своих самых близких людей он узнал позже, когда впервые после войны приехал в Горки.
…Люди постарше, конечно, помнят в исполнении Марка Бернеса песню, начинавшуюся словами «Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью…» О простом русском, а, может быть, белорусском или еврейском солдате, вернувшемся после войны в родной дом и нашедшем на его месте пепелище. Все эти чувства испытал в полной мере вернувшийся из Берлина на Родину и молодой офицер Хацкель Иоффе.
Он помнил родной городок в подробностях, будто только вчера уехал из него на учёбу в Ленинград. Помнил состоявшую из еврейских домов прямоугольную сетку нешироких центральных улиц. Деревянный сруб, крылечко, двор и сад, за заборчиком — соседский, похожий, но чуть-чуть другой дворик… И так — на протяжении сотен метров. В одном из этих домов, по Ленинской улице, 43, жила до войны его семья.
Севернее еврейского района располагалась территория сельхозакадемии с её основательными строениями, оранжереями, парками и опытными участками, а южнее — городские предместья…
Так было до войны. А теперь!.. Теперь весь еврейский квартал превратился в сплошной пустырь. Домов словно никогда и не было — только пепел да бурьян. А вот предместья почти не изменились… Переходя по выжженным улицам от одного перекрёстка к другому, он с трудом отыскал, наконец, родной холмик…
К месту вечного покоя двух с половиной тысяч горецких евреев он шёл, едва передвигая ноги, повторяя скорбный путь обречённых, в колоннах которых были десятки его близких, друзей и знакомых.
…Утро 7 октября 1941 года выдалось холодным и пасмурным. Охваченный ужасом, в окружении конвоиров, людской поток медленно двигался к урочищу Белый Ручей. Там, в чистом поле, в километре от академического пруда, уже были вырыты большие ямы, по пятьдесят метров в длину. Расстреливали из пулемётов, группу за группой — стариков, детей, мужчин, женщин…
Злата Иоффе (Блуменау) с сыном Вениамином у Братской могилы в Горках. 1980 год
— Там было много моих школьных подруг, — вспоминал Хацкель, для нас, его племянников, дядя Хаца. — В моей памяти они остались вечно молодыми красавицами. Там покоятся моя мама Рахиль — ей было 42 года, — её сестра, дорогая моя тётя Вера Любман, фельдшер районной больницы. Там осталась моя младшая сестра Фанечка, шестнадцатилетняя школьница, и наш маленький братик Женя — ещё младенец. Наверное, мама несла его на руках, и я словно вижу, как, вконец обессиленная, она выпускает его из рук, и он падает в эту яму, в это кровавое месиво… Так было — земля над расстрелянными ещё долго шевелилась, словно живая…
Подполковник Хацкель Иоффе прожил долгую жизнь, у него была замечательная жена — Ася, с которой они вырастили двух дочерей — Веру и Регину, многие годы он служил в армии, окончил военную академию, а после демобилизации до последних дней работал в Музее связи.
Хацкель Аронович Иоффе
Ему было 79 лет, когда война настигла и его, когда какие-то подонки, современные фашисты, отомстили ему за всё — и за взятие Берлина, и за то, что еврей, а ещё за то, что у него был кошелёк с только что полученной пенсией. 27 января 2002 года, в день снятия блокады Ленинграда, он шёл с почты и, едва открыв дверь парадной, получил удар по голове. От этой тяжёлой раны он так и не оправился, и через три месяца, 30 апреля, умер в госпитале.
В памяти остались похороны дяди Хацы, с прощальными оружейными залпами.
(Фрагмент из книги «100 лет с правом переписки», главы из которой можно прочитать на сайте peterburg21vek.ru)
