Его недавний 70-летний юбилей отметили только близкие. И это несмотря на то, что строгий критик Виктор Топоров Геннадия Григорьева называл «бесспорно, лучшим поэтом своего поколения».
А когда-то многие понимали, что Гена очень талантлив. Но все с ним общались запросто. И я тоже. Мы не раз с ним выпивали… А кто в те времена не выпивал с Геной Григорьевым?
Мы познакомились давно, ещё в Доме писателя на Шпалерной, и часто встречались в ресторане. И, конечно, я давно знал его стихи:
Мы построим скоро сказочный дом
с расписными потолками внутри.
И, возможно, доживём — до…
Только вряд ли будем жить при…
И, конечно же, не вдруг и не к нам
в закрома посыплет манна с небес.
Только мне ведь наплевать на…
я прекрасно обойдусь без…
Погашу свои сухие глаза
и пойму, как безнадёжно я жив.
И как пошло умирать за…
если даже состоишь в…
И пока в руке не дрогнет перо,
и пока не дрогнет сердце во мне,
буду петь я и писать про…
чтоб остаться навсегда вне…
Поднимаешься и падаешь вниз,
как последний на земле снегопад…
Но опять поют восставшие из…
И горит моя звезда — над!
Гена был хулиган.
Он часто приходил в Центр современной литературы, где я занимался выпуском газеты «Литературный курьер», писал для неё статьи, придумывал литературные кроссворды, читал свои новые стихи. Хулиганство было у него в крови. Я слышал от писателей много историй о пьяных безобразиях Гены, который нарушал общественный порядок, но каждый писатель одну и ту же историю о Григорьеве рассказывал по-своему.
На общем собрании Союза писателей во время торжественной речи председателя в аудиторию вдруг вошёл гражданин в противогазе и, прошествовав через весь зал, уселся в первом ряду. Это случилось за тридцать лет до пандемии коронавируса. Писатели-соцреалисты заволновались, зашумели и силой вывели его из зала. Каждый из них воспринял появление человека в противогазе как личное оскорбление.
Это был поэт Геннадий Григорьев. Вся жизнь его являла сплошной эпатаж.
Когда Григорьева вывели, на трибуну забрался писатель-деревенщик и срывающимся от возмущения голосом предложил немедленно исключить Геннадия Григорьева из Союза писателей. Его поддержали подавляющим большинством голосов. Но вдруг кто-то в зале усомнился:
— А является ли Геннадий Григорьев членом Союза писателей?
Стали выяснять в секретариате, и оказалось, что членом Союза он не является, в то время как его стихи и его самого знали все. Это был конфуз.
Геннадия Григорьева приняли в Союз писателей Санкт-Петербурга только в 2002 году.
В «Литературном курьере» на Международный женский день, на последней полосе мы напечатали большое фото человека в противогазе с цветком в руке и стихотворные поздравления от него петербургским писательницам. Под фотографией было написано: «Имя Незнакомца в противогазе вы узнаете, расшифровав анаграмму, составленную им же самим —
ТРАГИЧЕН ЛИ ГЕНИЙ? ВЕРЬ В ОГОНЬ АДА!»
Следы хулиганств Геннадия Григорьева частенько обнаруживались на страницах нашей газеты. И хорошо, если мы замечали их вовремя.
Однажды, получив очередной тираж «Литературного курьера», я развез его по библиотекам и магазинам.
Вечером приходит разъяренный Дмитрий Каралис.
— Генка опять напакостил! Я его задушу!
В литературном кроссворде, который он сочинил для нашей газеты, оказался очередной Генин прикол.
Вопрос: «Какой музыкальный инструмент завещал А.С. Пушкин своему народу?» — слово из четырёх букв. Вопрос несложный, ответ знает каждый: конечно, «лиру». Только это был не Пушкин, а Некрасов и тем более не «завещал», а «посвятил». Но на Гену Григорьева нельзя было сердиться, и смотрел он всегда так хитренько, со шкодной усмешкой на губах.
С Геннадием Григорьевым связана и другая известная история. Как они с писателем Сергеем Носовым и поэтом Алексеем Ахматовым за ящик бормотухи выменяли на Сенной площади доску, украденную с места дуэли А.С. Пушкина, и передали её музею. Историю эту Григорьев в подробностях изложил в поэме «Доска»…
Как и многие писатели, Гена купил дачу на горе в Феодосии. У него был, как сказали бы сейчас, бюджетный вариант дома — за пятьдесят долларов. Дом представлял собой небольшой бетонный бункер, на участке не имелось туалета, бассейна (бака для воды), и весь он зарос травой и кустарником. Зато с участка было видно море. Гена рассказывал:
— Я встаю рано утром. Из-за моря поднимается солнце, а я жарю на костерке в сковородочке бычков и думаю: «Господи, за что мне это счастье?!»
Он нашёл свое счастье в Феодосии на горе Тепе-Оба.
Не всегда понимаешь, что значит тот или иной человек в твоей жизни. Понимаешь только, когда он уходит.
Завещание
А что я оставлю, когда я уйду,
Чем имя в потомках прославлю?
Наследства не будет. Имейте в виду —
Я вам ничего не оставлю.
И берег балтийский, и крымский прибой,
И мачту, и парус на мачте —
Я весь этот свет забираю с собой.
Живите без света и — плачьте!
Это очень похоже на Гену Григорьева. Он бы «забрал» — если б смог…
