У нас давно уже не только ругаются матом, но и разговаривают на нём. Матерные речи можно услышать где угодно и от кого угодно, даже от школьников младших классов.
Вчера в нашем доме заменяли устаревший домофон более современным. Я вышел из квартиры как раз в тот момент, когда молодые сотрудники фирмы на разных этажах крутили провода, весело переговариваясь и перемежая шутки да подначки нехитрыми комбинациями из двух-трёх неприличных слов.
— Ребята, — не удержался я, — вы же не в тайге. Здесь люди живут.
В ответ — тишина. Думаю, потому, что без мата эти парни говорить не умеют.
Сегодня этого не умеют очень многие. На улицах, в школах, техникумах и вузах, в некоторых трудовых коллективах… Закон о запрещении использования нецензурной лексики в публичном пространстве работает плохо. А в иных местах вообще не работает, и чаще всего в молодёжной среде.
Почему? У меня тому три объяснения.
Во-первых, потому, что «вы взрослые, всё запрещаете, а мы всё равно будем жить, как хотим, и ничего вы с нами не сделаете!». Это старый как мир принцип: молодые не хотят слушаться стариков, а старики для них все, кому за тридцать.
Во-вторых, можно сочинить самый распрекрасный закон, но важен не он сам, а механизмы его выполнения. Ещё матушка Екатерина Великая говорила: «Нету ничего опаснее, как захотеть на всё сделать регламенты».
А, в-третьих, одними запретами ничего не добиться нельзя. У нас всюду ещё со времён царя Гороха развешены объявления «не сорить!» и «по газонам не ходить!», но с тех самых пор и по сей день сорят и ходят. Работает только запрет «не влезай — убьёт!», потому что погибать никто не хочет.
Ну, а что думают о причинах популярного молодёжного сквернословия сами молодые?
В последнее время я часто встречаюсь со старшеклассниками, и я их об этом тоже спрашивал.
Мне говорили:
— Это свобода.
— Это тоже русский язык, только он более выразительный.
— Эти слова и выражения давно переосмыслились, они уже не ассоциируются со своими прямыми значениями.
— А, кроме того, то, что раньше считалось неприличным, теперь употребляют даже по телику. Например, всякие там «ё-пе-ре-се-те» или «блин»…
Приходилось объяснять, что это никакая не свобода. Свобода — это множество запретов. Вот классический пример — Десять заповедей, которые Бог даровал людям. А в заповедях — сплошь нельзя: и того не делай, и этого. Но благодаря именно этим «нельзя» человек ощутил себя более свободным, чем прежде. Ведь если мне нельзя убивать, прелюбодействовать, красть, лжесвидетельствовать против ближнего, желать дома ближнего своего и всего, что в этом доме находится, то и всем другим нельзя того же в отношении меня, моего имущества и дома.
Да, матерщина — она же обсценная и ненормативная лексика, она же сквернословие — это тоже русский язык, но запрещённый. Не только законом, но и правилами приличия, причём с незапамятных времён. Запрещённый точно так же, как, например, прилюдное отправление естественных надобностей, сморкание через ноздрю или ковыряние в зубах.
Мне рассказывали, что когда во второй половине 1980-х снимался документальный фильм «Власть Соловецкая», пригласили академика Дмитрия Лихачёва посмотреть старые кадры, отснятые чекистами. Едва в зале погас свет, Дмитрий Сергеевич, в молодости сидевший на Соловках, вмиг стал другим. Его интеллигентность исчезла, он стал громко комментировать происходящее на экране и допускал слова, выражения, не принятые при дамах.
Окружающие изумились, но на самом деле это преображение было закономерным. Такое поведение и такая лексика естественны для концлагеря, тем более в сообществе уголовников.
Что же касается разных слов и словечек, которые из очень неприличных перекочевали в общепринятые, то могу к уже упомянутым «ё-пе-ре-се-те» и «блинам» добавить «чёртову бабушку» и «бардак». Но это ничего не меняет. Оставшиеся слова и выражения из разряда ненормативных — а заодно и неблаговидные действия — остаются за границами приличного поведения. И это не пустая условность, как некоторым кажется.
В каждой стране и во все времена определённые речи и деяния считались непристойными, а потому недопустимыми в приличном обществе. Это диктовалось требованиями морали и нравственности. Речевые излишества допускались только в низах общества, но и там далеко не всеми. Те, кто принадлежал к низкому сословию, но хотел хоть в чём-то походить на господина доктора или госпожу учительницу, старались говорить грамотно и не допускать в своей речи сквернословия.
В последние два-три десятка лет в нашу жизнь — как зарубежную, так и российскую — вошло понятие «толерантность». Оно означает не только терпимость, но и уважительность к окружающим, проявляющуюся в языке и поведении.
Толерантность, про которую мы ещё лет двадцать назад слыхом не слыхивали, тоже, думаю, появилась не случайно. Вполне вероятно, это ответ на языковую и поведенческую распущенность, которая по обе стороны океана овладела людьми, путающими волю со свободой.
